сглотнул. Конечно, насчет пульта управления она ошибалась, но все равно без живота он вряд ли выживет.
– Не волнуйся, – пролепетал он, – я не сделаю никаких глупостей.
– Очень на это рассчитываю. И не вздумай фмпффинговать, если не хочешь неприятностей. Один-единственный фмпфф – и я тебя продырявлю. Превращу тебя в решето, мистер, проткну на месте. Пропущу через тебя дневной свет, размажу тебя…
– Я понял, – перебил Альфред. – Никакого фмпффинга. Разумеется. Слово чести.
– Твое слово чести! – фыркнула мадам Дюбарри.
Лифт остановился, и она попятилась, жестом велев Альфреду следовать за ней. Он смотрел на ее скрытое маской лицо и великолепный костюм и вспоминал, что когда в 1793 году Дюбарри везли на гильотину, она крикнула окружившей телегу толпе: «Милосердия! Милосердия за раскаяние!» Он был рад, что ни толпа, ни Революционный трибунал не поддались.
Альфред не слишком удивился при виде мужчины, который поджидал их в промозглом беленом подвале. Гугенот. С его американским умением зреть в корень.
– Какие-то проблемы?
– Нет, все прошло гладко, – ответила мадам Дюбарри. – Я завлекла его стандартным кливлендским конкурсом трехлетней давности. Должна признать, он держался неплохо – делал вид, что ему не интересно, – но приманку заглотил. Это выяснилось через несколько секунд, когда я сказала, что люблю его, а он сразу предложил поехать к нему. – Она усмехнулась. – Жалкий дилетант. Как будто нормальный американский мужчина отреагировал бы подобным образом – не упомянув, какие у меня красивые глаза, и какая я милая, и как отличаюсь от всех прочих, и как насчет еще по одной, детка.
Гугенот с сомнением дернул себя за губу.
– И все-таки у него отличная маскировка, – заметил он. – Что свидетельствует о высокой компетенции.
– И что? – Женщина пожала плечами. – Можно сделать хорошую униформу, можно придумать великолепную маскировку, но что толку, если не умеешь играть? Этот почти ничего не смыслит в человеческих манерах и подходах. Даже не знай я о нем заранее, все равно догадалась бы по его любовной возне в такси.
– Плохо?
– Плохо! – Она закатила глаза. – Братец, мне жаль его, если он хоть раз попробовал применить эту неуклюжую фальшивку к настоящей человеческой женщине. Плохо – не то слово. Дешевка. Второсортная импровизация, вранье. Ни убеждения, ни чувства реальности – ничего!
Альфред сердито уставился на нее сквозь зияющие раны в своем эго. В ее игре тоже были пробелы, из-за которых спектакль сняли бы со сцены в день премьеры, разъяренно подумал он. Но решил не высказывать свое критическое мнение вслух. В конце концов, у нее было оружие – и он понятия не имел, каких бед может натворить маленький красный цилиндрик.
– Ну ладно, – сказал гугенот, – давай посадим его к первому.
Красный цилиндрик уткнулся Альфреду в позвоночник. Альфред прошел по главному подвальному коридору, по команде свернул направо, затем еще раз направо – и остановился у глухой стены. Гугенот встал рядом и несколько раз потер стену рукой. Часть