Хватит ломать комедию. Только потому, что я велел не спорить со мной, когда я думаю вслух… Не валяй дурака, когда я задаю прямой вопрос!
Я извинился и попробовал объяснить мою кажущуюся дерзость с позиции незамысловатых условий, в которых живем мы, плухх. В конце концов, когда всполошенный ткан предупреждает семью, что в ее направлении мчится стая стринтов, никому в голову не приходит воспринять послание иначе чем буквально. Для нас коммуникация – в первую очередь способ передать информацию, существенную для выживания: она должна быть четкой и определенной.
Человеческая же речь, будучи продуктом цивилизованной расы, – словно дерево, несущее множество различных плодов. И, как мы обнаружили к нашему прискорбию, найти среди них пригодный в пищу бывает нелегко. Например, эти разрушающие ум непостижимости, которые люди называют каламбурами…
Шлестертреп отмахнулся от моих объяснений.
– Тебе жаль, и я тебя прощаю. Итак, во что вы верите по части жизни и смерти?
– Мы ни во что не верим, – медленно объяснил я, – поскольку еще ни один плух не вернулся после смерти, дабы поведать нам о ее возможностях. Однако по причине трудностей, с которыми мы сталкиваемся в единственной известной нам жизни, а также в силу ее прискорбной краткости, нам нравится думать, что нас ждет хотя бы одно дополнительное существование. И потому мы не столько Верим, сколько Надеемся.
– Для животного без языка ты весьма болтлив. И на что вы Надеетесь?
– На то, что после смерти мы окажемся в огромном мире, состоящем из мелких морей, болот и гор. Что весь этот мир будет покрыт розовой травой, которая так нам нравится. Что со всех сторон, куда ни кинешь оптический орган, не будет никого, кроме плухх.
– И?
– Больше ничего. Такова наша Надежда: обрести – в этой жизни или в следующей – землю, где будут только плухх. Дело в том, что плухх – единственные существа, которые точно не едят плухх. Мы думаем, что будем очень счастливы в одиночестве.
– Для быстрой халтуры маловато. Жаль, что вы не верите в бога, который требовал бы от плухх живых жертвоприношений. Но, надо полагать, ваша жизнь и так достаточно трудна. Иди смотри стерео. Я что-нибудь придумаю.
В проекционной я вкрутился в стул, который подтолкнул ко мне робот, и пронаблюдал, как он и его товарищи вставляют блестящие цветные полосы в пять длинных предметов в форме мленба, приделанных к стенам и потолку. Само собой, с тех пор я узнал, что они называются «пленка» и «проекторы», соответственно, но тогда все было для меня новым, и странным, и чудесным. Я весь обратился в оптические щупальца и слуховые шишки.
Само количество вещей, которыми владеют люди! Их методы записи столь многолики и разнообразны – например, книги, стерео, карандаш-бумага, – что я считаю людскую память эволюционным пережитком, который уже атрофируется и вскоре будет вытеснен неким записывающим аппаратом, напрямую подключенным к мыслительному процессу. Им нет нужды хранить в уме Книги чисел, каждому заучивать девятитысячелетнюю расовую