Все это паны написали.
И так во всём. Всё – и требование недоимок, и требование поправки дорог, и требование посылать детей в школу, рекрутчина, решения судов – всё от панов. Мужик не знает «законов»; он уважает только какой-то божий закон. Например, если вы, поймав мужика с возом украденного сена, отберёте сено и наколотите ему в шею, – не воруй, – то он ничего… это всё будет по-божески. А вот тот закон, что за воз сена на 3 ½ месяца в тюрьму, – то паны написали мужику на подпор».
Ну, а суждение Энгельгардта об официальной судебной системе пореформенной России сформулировано кратко:
«Удивительно это хорошая вещь, новое судопроизводство. Главное дело хорошо, что скоро. Год, два человек сидит, пока идёт следствие и составляется обвинительный акт, а потом вдруг суд, и в один день всё кончено. Обвинили: пошел опять в тюрьму – теперь уже это будет наказание, а что прежде отсидел, то не было наказание, а только мера для пресечения обвиняемому способов уклониться от суда и следствия. Оправдали – ты свободен, живи где хочешь, разумеется, если начальство позволит. Отлично».
Вы скажете: это «дела минувших дней, преданье старины глубокой»? Увы! В современной России идут бесконечные разговоры о судебной реформе, но все предлагаемые проекты не устраняют того её порока, что отмечен был ещё Энгельгардтом: многие подозреваемые в преступлениях подолгу, подчас годами сидят в следственных изоляторах в ожидании суда. Кроме того, ничтожно мал процент оправдательных приговоров А между тем кардинальным решением этого вопроса было бы принятие закона, согласно которому заключение под стражу (в тюрьму или в лагерь) возможно только для особо опасных преступников, представляющих угрозу для общества – убийц, серийных маньяков, насильников... Для всех остальных преступивших закон существуют меры наказания, не связанные с лишением свободы. Эксперты утверждают, что среди почти 700 тысяч заключённых в нашей стране весьма значительна доля (оценки её у них разные) осуждённых невинно (в результате судебных ошибок, «заказных» уголовных дел, ареста неповинного, чтобы скрыть подлинного виновника и пр.). И почему впервые совершившего кражу или поссорившегося и даже подравшегося по пьяной лавочке непременно сажать в тюрьму или помещать в исправительно-трудовой лагерь? Сколько рабочих рук было бы освобождено, насколько уменьшилась бы потребность в тюрьмах и в сотрудниках охраны! А каким ударом по коррупции было бы такое решение! Да если бы ещё судьи выезжали на предприятия или в дома культуры населённого пункта, где живёт подлежащий суду человек! Насколько более обоснованным и справедливым был бы выносимый ими приговор, как это повысило бы авторитет судов (ныне, как известно, он далёк от идеала)! Но вряд ли кто прислушается к такому совету.
У Энгельгардт было и развлечение:
«На станцию железной дороги езжу. Там, в 100 саженях от вокзала, есть постоялик, вечно наполненный народом – покупателями и продавцами дров…. Этот постоялик – наш Дюссо, с тою только разницей,