На зеленом халате ярко красные громадные цветы. Ногти фиолетовые, губы жирно оранжевые, светлые волосы коротко остриженны. Лежит, жует.
А мне бедной все хуже и хуже! Хочется скулить и лезть под кровать.
–Че уставилась? – мило интересуется Верка.
Я поспешно отвожу глаза.
–Поесть притащила? – спрашивает Мария деловито, – здесь совсем не кормят, три раза в день разливают по железным мискам какую-то баланду. Приносят прямо в палату, больше всего, эта еда напоминает тюремный паек.
–Нет, – мямлю я.
–Что же ты, так здесь долго не протянешь.
–Мне не надо долго, – возражаю вяло.
–Теперь уж, это не от тебя зависит, – заверяет Мария.
Моя кровать жалобно скрипит, я чувствую себя жалким лягушонком, раздавленным на тропинке.
–Ладно, давай похаваем, – предлагает Мария и заныривает в свою тумбочку.
На белый свет извлекаются печенье, халва, бутерброды с колбасой и сыром, и даже стеклянная банка набитая пельменями. Другие уже тащат сок, хлеб, огурцы. В углу стоит столик, но табуретка только одна, поэтому пиршество устраивается прямо на кровати. Покрывало мгновенно превращается в скатерть самобранку. Ни тарелок, ни стаканов, дикий пикник на обочине медицины. Все усаживаются на пол вокруг импровизированного стола. Я тоже выбираюсь из своего корыта и присаживаюсь сбоку. Почему-то сразу хочется есть.
–Налетай!
И мы дружно налетаем на бутерброды. И они исчезают, как по мановению волшебной палочки. Следом за ними пропадают огурцы и соленые, и свежие.
Набитые рты вовсе не мешают общению, даже наоборот. Все принимаются болтать не очень членораздельно, но весело.
–Я слышала, к буйным новенького привезли, – рассказывает Мария, – он думает, что он – колибри.
–И что, летает? – усмехается Верка.
–Ага, то с беседки сигает, то с дерева. А недавно с крыши детского сада скоканул. И так как птицы штанов не носят, он и прыгнул, в чем мать родила.
–Разбился? – наивно спрашивает детским голоском Пуся.
–Не, тогда бы его не к нам, а в морг отвезли. Этот летун до смерти напугал воспиталку из садика, а дети его обступили и давай рассматривать.
–Зачем? – спрашивает Пуся.
–Никогда голую птичку не видели.
Я едва не давлюсь от смеха.
–За что же его к буйным, он же не дрался! – деловито интересуется Ирина, не переставая жевать.
–Не, не дрался, – смеется Мария, – он только чуть – чуть поклевал двух ментов и трех санитаров. Рыжий так и светит фингалами.
–Рыжий – это тот громила из мужского отделения?
–Ага.
Я отвлекаюсь от рассказа, ибо с головой ухожу в банку с пельменями. Там осталось уже совсем немного. Скользкие пельмени так и носятся по гладким стенкам, ловко ускользая от нашей единственной вилки. Успокаиваюсь, только словив последний. Облизываю жирный подбородок, запиваю все яблочным соком. Соседки мои жуют печенье, смеются, сплетничают. Я продолжаю их рассматривать.
Ирина, очень худая, с резкими движениями, длинными руками и тонкими пальцами,