человек повернулся к евнуху.
– Среди выродков моего племянника были косноязычные?
Тот склонился в поклоне.
– Нет, мой господин. Слишком яркая примета, о такой мне доложили бы. Не сомневайтесь. Все там.– Кивнул на груду тел посреди двора. – Три сына, три дочери от жены и кадины
– Тогда…
Голову Ирис бесцеремонно повернули вправо-влево, рассматривая.
– Дурнушка.
– Не скажите, мой господин. Может и расцвести. Видел я таких…
Старик, наконец, убрал колючие пальцы с девичьего личика.
– Хорошо. Пусть остаётся. Покажешь мне её через пять лет.
Больше в их сторону никто не глядел. Лишь помощник евнуха энергичным жестом указал Мэг на стайку пленниц, исчезающих в дверях гарема.
– Девчонку туда. Можешь побыть с ней, чтобы не пищала.
…Потом был унизительный осмотр, когда заставили показать и груди, пусть у девочки ещё и не наметившиеся, и самое стыдное место, и даже трогали и больно нажимали; для чего-то заставляли присесть над жаровней с чистым просеянным песком… Неизвестно, через что ещё заставила бы пройти Ирис злющая баба с бровями столь густыми, что они сливались в единую линию, но тут вмешался пожилой лекарь – наверное, тоже евнух, раз уж свободно ходил на женской половине.
– Полегче, уважаемая Фатима, приберегите свой пыл для взрослых девушек, а это всё-таки ребёнок. Какие у неё могут быть женские болезни?
– Откуда мне знать? – огрызнулась лекарица, но с какой-то неохотой. – Делаю, что положено, мой господин. Ну и что, что ребёнок. Сами знаете, иногда спросом и такие пользуются, возись с ними потом…
– Фатима!
Лекарь взглянул строго поверх больших круглых стёклышек на носу – и баба сдулась. Бросила девчонке её же кафтанчик.
– Одевайся. И шагай к тем, – мотнула головой в сторону отобранных уже девственниц. – Пойдёшь со всеми в общий зал, там вас рассортируют по десяткам.
– Нет-нет, сперва ко мне, – вежливо, но непреклонно прервал лекарь. – Уважаемая, вы же видите, эта девочка напугана; к ней нужен особый подход. Я хотел бы переговорить с ней, успокоить, а уж потом решить, оставаться ли ей вместе с остальными наложницами, либо сперва подлечить. Она может нуждаться в моей помощи.
И почему-то бабища не возразила. Видать, не она была здесь самой главной. Да ещё поклонилась господину лекарю, словно признавая, что погорячилась недавно, и прося прощения.
Немолодой табиб лишь кивнул в ответ. Увлёк Ирис ближе к высокому зарешеченному окну, развернул к свету.
– Не бойся, дитя, я всего лишь хочу тебе помочь. Я видел, как ты, увы, разговариваешь, вернее – пытаешься говорить, и хочу понять причину твоего косноязычья. Открой-ка рот пошире, покажи горло… язык… Не закрывай… – Тёплые суховатые пальцы коснулись шеи, прощупали гортань, прошлись под нижней челюстью. – Скажи что-нибудь, только не волнуйся.
«Не волнуйся»? Когда там, во дворе, ещё не остыли те, с кем только вчера она играла в саду в догонялки? И их не слишком добрые матери? Да, они шпыняли её то и дело,