как раненная птица вокруг бассейна «Юность», никого не слыша и ничего не понимая…
Закончилось всё ещё хуже, чем можно было предположить – она собрала все таблеки, что нашла у своей больной нервами матери, и, запив их десертным сладким вином, легла спать. Через три дня в палате 36й Горбольницы раздался резкий хохот – Ленка проснулась. Впрочем, это была уже не та беззаботная школьница Ленка Бунькова. От прежней мало что осталось.
История получила ограниченную огласку, достаточную, впрочем, для увольнения Бунькова-старшего. Из номенклатуры, однако, он не вылетел – многие в верхах ему сочувствовали, и в конце концов, подобрали место замдиректора крупного оборонного завода, известного в городе по номеру из повторяющихся цифр. Дочка после отравления в школу не вернулась – заблядовала и стала пропадать неделями. Перепуганный Семён Буньков оформил ей инвалидность «по голове» и стал прятать дочь в психобольнице, а затем и вовсе отправил жить к родственникам в Тирасполь, откуда Буня и сбежала в Москву.
Понять что она не вполне нормальная было довольно сложно, пока Лена не начинала смеяться – тогда глаза ее закатывались и начинались судороги. В тяжелые же периоды, когда не до смеха, она функционировала вполне осознанно и сосредоточенно. Таков был Бунькин саморазрушительный парадокс.
В этот вечер Лена сидела за столиком с какими-то полублатными кавказцами, прилично накидалась вином и начала путать их имена, чего южные люди не любят. Надо бы собраться, – подумала она, – отпиздят ещё, твари черножопые, и, демонстративно оставив на стуле сумочку, пошла в туалет сполоснуть щёки и лоб холодной водой. Как опытная путана, в кабак Буня брала дешёвую сумочку из кожезаменителя, внутрь которой бросала черный капроновый пакет, своего рода сумку в сумке, где обычно и хранилось всё более-менее ценное. Возвращаясь, она на автомате зарулила в бар, где и увидела свою подельницу. Рядом стоял бритый налысо незнакомый пьяный немец.
– А вот наша Галя с погонялом «Грустная».., – начала Буня нараспев, не обращая никакого внимания на посетителей. Подошла, пританцовывая, и неожиданно провела тёплой ладонью по голове Мартина, задержав руку на шее. Мартин вздрогнул – ему вдруг стало приятно.
– Ты не ссы. Я только на полголовы ёбнутая, – успокоила его Буня и увела подругу в сторонку. Минут десять они вдохновенно, перебивая и жестикулируя, врали друг-дружке: Буня о том, что «чёрные» не хуже «фирмы» и забашляют – не жмутся, а Грустная, опасаясь возвращения подруги в съемную комнату, быстро и слезливо сочинила, что хозяйка ее выгнала и паспорт не отдаёт, на что пьяная Бунькова пообещала прислать отвязанных кавказцев и тогда хозяйке не жить. На этой ноте она распрощалась и поспешила за столик, а Галя, мучившаяся месячными, поцеловала Мартина в щёку и ушла с тяжелым сердцем домой. Мартин заверил ее, что примет еще самую малость, да и пойдёт в номер спать. За подругу она не переживала –