замер на месте, увидев, что вся она покрыта капельками крови, явно принадлежавшей Уне. В следующее мгновение до моего слуха долетел собачий лай. Я тут же понял, чьих это рук дело и кинулся на лай. Но как бы быстро я не бежал, лай все удалялся и удалялся, и вскоре вовсе утих.
Вспомнив, что к северу от леса простирается река, я бросился к ней, в надежде, что там смогу нагнать человека. Но достигнув берега, обнаружил лишь человеческие следы, да все те же капли крови на песке, и следы от его лодки на берегу. А прислушавшись, я услышал еле уловимый шум моторной лодки, с каждой секундой становившийся все тише и дальше. Осознавая, что уже поздно, что-либо предпринимать, я сел на берегу, опустил голову и впал в глубокую задумчивость.
Сколько она длилась я не знаю, но вывел меня из нее голос Ярси, отыскавший меня по следам через какой-то время.
– Охва, Уна, ее… – невнятно, тихо молвил он, и я, придя в себя, не поднимая на него своего взгляда, пошел обратно в лес, в свои родные места.
– Охва, прошу… – протянул жалобно Ярси, – Это все я виноват. Ты был прав, я слишком еще юн! Я забыл это, забыл всего на один день! Похвастался перед Уной, что все могу и сам привел ее в ловушку… – тихо начал Ярси, не смея поднять головы.
Я же остановился, повернулся к нему, и не говоря ни слова впился в него равнодушным взглядом.
– Она говорила, что что-то чует, но я не слушал ее, как не слушал ранее тебя. И тогда, тогда… – еле слышно говорил Ярси, переходя на слезы горя и отчаяния.
– Не успел я сделать и шаг, как она оттолкнула меня и вместо меня угодила в железные острые тиски обоими передними лапами! Не успел я что-либо понять, как на поляну выскочила собака, а следом за ней показался человек. Уна звала меня и звала, а я оставил ее! Я бросил ее! Понимаешь Охва? Я.. я… жалкий трус, червяк недостойный больше жить! Уна-а, – заунывно протянул Ярси, упал лицом на землю, нанося сокрушительные удары по своей голове передними лапами, и все повторял.
– Уна! Уна! Уна!
Каждый раз все тише и расплывчатее, как будто он утопал в собственных слезах и грязи, образовавшейся от их изобилия. Даже мое очерствелое сердце после всего, что натворил Ярси, не способно было лицезреть таких мучений друга. И я, по-прежнему ничего не говоря, подошел к нему, и тихонько и нежно погладил его по голове. А он, подняв на меня свою чумазую избитую горем и слезами мордочку, заглянул мне в глаза, ища сочувствия и помощи.
– Уна пожертвовала собой ради тебя, так не сокрушайся… Слезами горю не поможешь, – молвил я, и помог подняться рысенку на лапы.
– Ты прав Охва! – приободрился рысенок. – Нужно спасти ее.
– Это были люди не с базы, у них собаки, а значит это охотники, и Уна уже мертва, – подытожил я печально.
– Охва, прошу, пощади меня, не говори так. Уна жива, я чувствую это! Наши сердца бьются в унисон, и я чувствую, как ей страшно… – начал было Ярси, но я покачал головой и побрел обратно назад.
– Охва, никогда