шепотом.
Бог его знает, что я ожидала от нее услышать? Да и что она, врач, наблюдающий меня более десяти лет, могла сказать? Возможно, мне просто необходимо было помолчать с ней вместе. Мне нужен был партнер по молчанию. А может, я просто хотела услышать, до какой степени и ей все это осточертело.
Доктор Клаудия сняла трубку, выслушала меня, и я услышала, как она издала негромкий стон, а потом в трубке раздался голос ее мужа:
– И кто же, по-вашему, в этом виноват?
Я стояла посреди кухни и молчала; мне хотелось все ему объяснить, но из осторожности я продолжала молчать, а он все говорил и говорил: мы слишком часто устраивали марши протеста, мы писали слишком много писем, выкрикивали слишком много всяких слов…
– Все это сделали вы, женщины. И вам необходимо дать хороший урок, – наконец заявил он и повесил трубку.
Я больше не стала звонить ей, не стала спрашивать, как им удалось заставить ее молчать. Может быть, они с топотом ворвались прямо в ее рабочий кабинет, а может, сперва заполонили ее кухню, а потом засунули ее вместе с дочерьми в микроавтобус, куда-то повезли и в плохо освещенной комнате с серыми стенами подробно объяснили, каково будет отныне их будущее. Затем надели на каждую блестящий браслет и отправили восвояси – пусть готовят еду, наводят порядок в доме и вообще ведут себя как Истинные Женщины, всегда готовые оказать мужчинам поддержку. И пусть как следует запомнят этот наш общий урок.
Доктор Клаудия сама ни за что и никогда не прицепила бы к воротнику такой значок, я в этом уверена; и я не сомневаюсь, что она сопротивлялась, но знаю также, что она его по-прежнему носит. Как, по всей видимости, и ее дочери, как и наша юная соседка Джулия Кинг. Я давно знаю Джулию и помню, как еще совсем недавно она носила низко посаженные джинсы и вызывающе короткие топики, как она гоняла на своем байке по улицам, на полную мощность врубив свой MP3-плеер и с наслаждением подпевая группе «Dixie Chicks»; я помню, как она, подловив меня в саду, начинала рассказывать, до чего странно в последнее время ведет себя ее мать, и удивленно округлив глаза, говорила, что не может понять, как можно верить всей этой чепухе и нелепице насчет «Истинных» мужчин и женщин. А года полтора назад Джулию выследил отец; он застиг ее как раз за разговором со мной, схватил за руку и потащил за собой к задней двери дома, затянутой сеткой.
Я до сих пор помню, как она тогда кричала и плакала – наверняка Эван сильно ее избил.
Я слышу, как со скрипом открывается дверь кабинета и в коридоре раздаются шаги Патрика. Он явно направляется не в спальню, а на кухню. Вообще-то я могла бы тоже пойти туда, налить нам обоим чего-нибудь покрепче и рассказать о послеобеденном разговоре со Стивеном. Да, конечно же, мне следовало бы пойти и поговорить с Патриком; я прекрасно это понимаю.
Но не пойду.
Патрик в моей классификации – третий тип мужчин. Он не относится ни к истинно верующим, ни к этим убогим женоненавистникам, черт бы их побрал; он просто слабак. А я, пожалуй, предпочту думать о тех, кого слабаками не назовешь.
Так