провалы в памяти, будто ощупывала кончиком языка выпавшие зубы.
Еще мне хотелось пить. Я понимала, что, если вновь попытаюсь сесть, запросто могу опять отключиться. Отчасти мне, если честно, этого даже хотелось: провалиться в своего рода глубокий сон. Но, с другой стороны, я устала зависеть от своей больной головы. Мне осточертело не понимать, что со мной произошло. Осточертело лежать, погруженной в свои расколотые мысли.
Занавеска у кровати чуть задрожала, будто прошел легкий бриз. Я подождала минуту, думая, что сейчас придет Вроде-бы-Натали или другая медсестра. Но они так и не появились, я отвернулась, желая найти прохладный кусочек подушки и, если повезет, устроиться достаточно удобно, чтобы уснуть.
Но вместо этого чуть не завизжала. У моей кровати стояла фигура. Сначала я приняла ее за девочку – она была очень худенькой, но, приглядевшись, увидела молодую женщину. Ее светло-русые волосы были стянуты в тугой узел, надо лбом вилась аккуратная короткая челка, словно накрученная с помощью бигуди. Визжать больше не хотелось. У нее было такое приятное лицо – бледный овал, на котором блестели нежные карие глаза и красивые губы. На ней был какой-то костюм, но, прежде чем я смогла как следует его рассмотреть, она улыбнулась мне такой грустной улыбкой… Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и хотела попросить, чтобы она помогла мне сесть, – это было странно, ведь я не привыкла просить помощи у незнакомцев – но она исчезла.
Теперь, когда я могла больше времени проводить в сознании, доктор Адамс решил, что настало самое время обследовать мои травмы. Он сказал, что хуже всего мое правое колено, – это я и сама могла ему сказать – и долго рассуждал о задней крестообразной связке и о том, как мне повезло, что коленная чашечка не так сильно раздроблена. Он просил подробно рассказать о проблесках воспоминаний и говорил банальности о времени, о том, что нужно расслабиться, что у меня посттравматический стресс и что мне очень повезло выйти из комы. Когда боль в колене поутихла, я стала ощущать и другие переломы. Приподняв простыню, долго смотрела на мягкую белую гипсовую повязку, покрывавшую левую ногу от бедра до лодыжки. Правое колено – то, которое было хуже всего, – загипсовали, под гипсом шла такая же повязка, закрепленная клейкой лентой, а еще ниже была красная, вся в крапинку кожа. Когда я ее разглядывала, она вдруг начала колоть и чесаться, словно желая привлечь еще больше внимания.
– Что случилось?
Медсестра чуть склонила голову.
– Катастрофа, милая. Так и не вспомнили?
Я чуть пожала плечами. Просто показать, что не вспомнила.
– Доктор Адамс говорит, я разбила колено, стукнувшись о приборную панель. На вид отвратительно.
– Когда вас привезли, было намного хуже, – сказала она. – Хорошо заживает. Не успеете глазом моргнуть, как повязки снимут.
– Больно, – сказала я, хотя мне было не так уж и больно. Спасибо разбитой голове – теперь я знала, что такое настоящая боль. – Зудит немножко. И щиплет.
Медсестра широко улыбнулась.
– Впервые слышу, чтобы об ожогах второй степени говорили