самоотверженности и возвышенности души в словах и поведении этого молодого князя, что он казался мне каким-то высшим существом, посланным на землю Провидением для счастья человечества и моей родины». Он был во власти мыслей, от которых захватывало дух: здесь, в сердце вражеской страны, пользуясь дружбой с наследником содействовать освобождению Польши – какая невероятная, многообещающая перспектива!
После этой встречи не проходило дня, чтобы Чарторийский не бывал у великого князя. Императрица благосклонно взирала на это сближение внука со знатным заложником. Следуя старым традиционным представлениям о блестящей польской аристократии, она считала полезным привлечь на сторону Александра влиятельную семью.
Дружба молодых людей приобретала черты тайного франкмасонского союза, которого не чуждалась и Елизавета Алексеевна. По утрам гуляли пешком. Александр любил ходить, обозревая сельские виды, и тогда с особенным пылом отдавался любимым разговорам. Он делился с князем Адамом своей заветной мечтой – увидеть установление повсюду на земле республиканского правления и заявлял между прочим, что наследственная передача престола есть несправедливое и бессмысленное установление, что передача верховной власти должна зависеть не от случайностей рождения, а от голосования народа, который в состоянии выбрать себе наиболее способного правителя.
Чарторийский, слишком хорошо знавший историю своей родины, возражал, что именно отсутствие у польский королей права наследственной передачи трона погубило Польшу и что именно неограниченная самодержавная власть отдала все преимущества в борьбе Речи Посполитой с Россией – России. Но и зло можно заставить служить добру. Неограниченная воля просвещенного монарха открывает в России возможности таких широких либеральных реформ, которые невозможны ни в одной республиканской стране, где правительство должно считаться с мнением необразованной толпы.
Споры приобретали еще более жаркий характер, когда к гуляющим присоединялся великий князь Константин. Он полностью разделял мнение отца о либерализме и республиках и приводил своим консерватизмом брата в такое бешенство, что однажды они подрались и, сжав друг друга далеко не в братских объятиях, покатились на землю.
Устав от политики, переходили к «красотам природы». Александр не мог пройти без восторга мимо полевого цветка или крестьянской избы, вид молодой бабы в нарядном платье вызывал в нем приятное получувственное, полуэстетическое волнение. Со вздохом он беспрестанно возвращался к своей мечте – сельские занятия, полевые работы, простая, спокойная, уединенная жизнь на какой-нибудь ферме, в уютном далеком уголке…
И вдруг, без всякого перехода, заговаривал о войсках, учениях, вахтпарадах и над полями разносилось одобрительное:
– Это по-нашему, по-гатчински!
***
«Блестящий век Екатерины» близился к концу. Империя все больше напоминала картину,