но боялся, что если откажусь, то она опять уйдёт. Затягиваясь горьким терпким дымом, я думал, что именно так дьявол и искушает души, так склоняет к греху! Я же вместо того чтобы противостоять с молитвой, с упоением ему поддаюсь!
Я выдохнул, и мой выдох прогремел у меня в ушах, как будто ударили в колокола. Она сидела напротив и тоже курила. Как ярко вдруг зажглись её зеленые волосы! Как изумрудный купол! Какой невозможный, травяной, пронзительный цвет… Да-да, как на лужайке, как на залитой солнцем лужайке, а там Элли, Тотошка…
– Волшебник Изумрудного города! – вдруг закричал я не своим голосом. – Волшебник Изумрудного города!
Последнее, что помню отчётливо: её тревожный взгляд сквозь дымовую завесу.
*
Проснулся я на диване в скрюченной позе. Я распрямился – болела спина. Я был в одних штанах. А внутри меня – ад.
За столом сидят мои братья и курят траву. Девушек не было.
– А, Горе! – сказал Артём. – Ну ты лютовал вчера.
– Что я сделал? – с тревогой спросил я.
– Ну как… – Дэн покачал головой. – Сначала ты стал орать на нашу подругу, что она волшебник Изумрудного города. Прямо озверел. Было, скажу тебе, дико.
– Звал Тотошку, – покачал головой Артём.
– Но это ладно, – продолжил Дэн. – Ты потом рубашку скинул, выдернул ремень из брюк, упал на колени и стал себя бить по спине пряжкой. Молился. «Прости нас Господи грешных, не ведаем, что творим». Удержать тебя было невозможно.
Я поднялся и прошёл в ванную. Повернулся – в самом деле, вся спина в лиловых следах, где-то рассечена кожа.
– А где девушки? – спросил я из ванной.
– Не знаем. Ты за ними гонялся с ремнём. Убежали в лес.
– Господи! – воскликнул я. – Надо идти их искать! Они же замёрзнут!
– Да ладно, шучу, – сказал Дэн. – Уехали они. Просили передать, что ты самый лютый чувак на свете.
*
Брат сидел с утра у окна и курил. Он был злой, лохматый, как промокший воробей, жутко опухший, небритый. Как обычно, веселился всю ночь. И тут вдруг солнце пробилось сквозь сплетения крон и ударило мне в глаза и затмило его образ. И тут в сиянии солнца я увидел, что голова его окружена сияющим ореолом, как бы нимбом, и в нимбе этом шевелятся волосы. Я перекрестился. Это знак свыше!
– Брат, – сказал я, – ты знаешь, что душа твоя прекрасна?
– Горе, ты меня всегда сбиваешь с толку своими неожиданными репликами. Что в ней прекрасного?
– А вот что! Сейчас докажу. Вот посмотри себя. Ты с похмелья, рожа дикая. Так?
– Так.
– За собой не следишь, ты всегда такой.
– Ну с учениками-то своими я не такой…
– Ну когда девушек приглашаешь, ты ведь не стараешься быть красивым и приличным?
– Твоя правда, Горе, – устало он взглянул на меня. – Не стараюсь. Скорее, наоборот. К чему ты клонишь-то?
– И они всё равно приезжают! Значит, он любят твою душу! – воскликнул я.
– Мою душу?
– Да! Ну не рожу-же! Твоя душа прекрасна!
– Ох,