птичью мелочь они не прогоняли. Случалось, камнем падал неизвестно откуда взявшийся кобчик и схватывал зазевавшуюся мышь. И хотя полеводы работали лишь в известной мере на себя, а главным образом, на дядю, то есть фермера (кроме кооператоров), настроение у них было в эти дни приподнятое. В унисон с рокотом тракторов раздавался то усиливающийся, то затихающий гром ломаемых рекой ледяных полей. Хотя некоторые из них оказывались в первом подходе неподъемными для нее. И то сказать, за зиму нарастали они в толщину до метра, в иных местах и больше, где река промерзала до дна. Легкий и «гнуткий» в начале зимы лед с наступлением морозов крепчал на потеху местным хоккеистам, которые могли часами гонять шайбу, если не были слишком ушиблены компьютером. Подтаяв с приходом весны и у берегов, такие плиты рушились, наползая друг на друга, с жутким грохотом, громоздясь на мелях и приводя в неистовство поднявшуюся реку. Она разбрасывала по берегам мелкие, расколотые льдины, выдавливала на берега и большие, но самые громоздкие ледяные поля подавались под ее напором неохотно, с трудом проталкиваемые вниз на перекатах и там, где русло сужалось. Понятно, что все это вместе захватывало дух настоящего селянина.
Ребятня, побросав компьютеры – виданное ли дело! – собиралась на берегу и восторженно встречала каждое новое антраша Заломной, освобождающейся от зимних оков.
– Санька, Колька, не подходите близко! – кричали самым азартным мамаши, напрасно стараясь пробиться своими слабыми голосами сквозь невообразимый шум ледохода. Для подкрепления слов они невразумительно махали руками.
Ничего не слышащие Санька и Колька ответно махали руками, дескать, все в порядке и лезли еще ближе к реке.
– Ну я вам сейчас! – теряла терпение какая-нибудь из родительниц и направлялась к месту событий. И тоже застревала там на какое-то время, загипнотизированная зрелищем. Однако ледоход случался только раз в году, и то бывал скоротечным. Правда, потом уже река надолго оставалась открытой и в течение лета народ на ней не переводился. Куда меньше его бывало на полях и лугах, лишь по старой привычке – люди в годах. Старые хлебопашцы до последнего времени и составляли основную ударную силу на полевых работах. Улитин, когда начиналось фермерство, жил в Боровом, в 40 километрах от райцентра, где был богатый колхоз, но работал в школе, преподавая биологию. Платили за биологию мало – как и за географию, алгебру и прочие анатомии, а вскорости и вообще почти перестали платить и он написал соответствующее заявление на выделение земли для ведения фермерского хозяйства. Земельный комитет обязал правление колхоза выделить искомую землю и малое время спустя Улитина пригласили на заседание этого самого правления. Вопрос, чувствовалось, вызывал раздражение у крепких хозяйственников, которые почти все были с трудовыми медалями, особенно те, которые громко умели кричать на неповоротливых