крылась не в том, что Лешка, как он выразился, был слабаком, а потому что это – так. Просто это – вот так. Страсть и дружба – понятия разделимые.
– Леш, почему ты сейчас-то об этом заговорил?
– Почему? – Панков стоял и смотрел в небо. – Вот почему. – Не оглядываясь, он протянул мне левую руку. Безымянный палец и золотое кольцо. То самое, чертово, обручальное.
– Леш, ты что, до сих пор?.. – растерявшись, я даже не смогла договорить фразу.
– Нет, Ди. Всегда. Потому что если то, что ты чувствуешь к девочке, потом к девушке, к женщине, продолжается больше двадцати лет, то это уже всегда. Мне двадцать шесть. Два года из них я пробую жить без тебя. Это ты, выдрав мои фотки из своих социальных сетей, окончательно со мной развелась. А я все никак не могу тебя отпустить. Не скажешь мне, почему?
– Леш, Леша, – я поднялась и шагнула к нему.
– Всё! – Он поднял вверх руки. – Всё… Я давно уже понял, что тебе от меня этого просто не надо. Но это, видимо, до сих пор нужно мне.
И была моя новая попытка перед ним извиниться, и его новый отказ это слушать. Потом – все-таки примирение, и даже дружеские объятия, и мы снова стали дружить, как и раньше. Вернее, почти, как раньше, потому что мой лучший друг до сих пор носит обручальное кольцо, которое я однажды одела ему, решив, что у него всё ко мне несерьёзно…»
– Хорошо, Леш, – в итоге, примирительно говорю в монитор я. – Да, и, пожалуйста, передай от меня привет своей Миле.
– Передам, как увижу, – Лешка внимательно глядит на меня.
– Ну, пока?
– Да, пока… Всё. Пока. – Панков, помедлив, все-таки отрубает связь, и на мониторе возникает черная глухая заставка. Закрываю приложение, долго смотрю на иконку Фейсбук, за которой письмо: «Диана, если у тебя на утро 7-ого нет никаких планов, может, сходим на утренник Юли?»
И аватар – фотомонтажом прилепленная к туловищу лебедя голова воробья.
«Что мы наделали, Лебедев, если б ты только знал…»
Снимаю с колен ноутбук, откладываю его на диван и отхожу к окну. Я влюбилась в него как-то незаметно…
***
Это было пари, обычный спор – из тех, что заключаются тысячами. Если разобраться, то тот август тоже был довольно обычным и в принципе не отличался от всех других, кроме того, что мы с Лешкой, получив в последнюю неделю каникул сообщение от администратора нашего курса, вместе отправились в институт забирать расписание и методички.
По дороге в Плехановский Панков, успев за лето обзавестись белыми кедами и графичной татуировкой (что-то из кельтских узоров на предплечье левой руки), рассказывал мне, как он ездил с матерью к отцу в Швецию. В вагоне метро нас толкают друг к другу, и я прижимаюсь к Лешке. Он обхватывает меня за талию и, неторопливо продолжая рассказ, машинально обводит пальцем изгибы моей спины, облаченной в бледно-серую майку:
– Отец новое назначение получил, ну, мать и подсуетилась. Уехали мы с ней туда на два месяца, хотя я бы лучше в Москве отсиделся. – Панков,