поделки, которые давали лишь отсрочку от лейкемии и рака.
В тесных неудобных скафандрах они распахивали поля: двое тянули плуг, а один им управлял. Засевали лен, потом его собирали и сушили на поверхности. Одновременно отражали нападения хищников и мутантов. Потом тюки с сухим льном спускали в подземку, грузили на велодрезины и везли в Центр. Лен-сырец продавался за цену, не сопоставимую с вложенным в его выращивание и уборку трудом.
В мастерских Центра лен, обрабатывая специальными растворами, дезактивировали, потом снова сушили, делали из него пряжу и ткани. Ткань, а то и готовую одежду, продавали. Но на их покупку у производителей льна едва хватало денег. Скрипя зубами от такой несправедливости, восточенцы ничего не могли поделать. Только в Центре находились мастерские по дезактивации льна, только они владели соответствующими технологиями, а значит и полной монополией на производство пряжи и тканей. Центровики категорически отказывались сдавать в аренду дезактивационные мастерские. Делегации восточенцев умоляли заменить цепочку купле-продаж на подряд по дезактивации льна-сырца, но центровики не шли не на какие уступки, захватив полностью весь производственный цикл от момента дезактивации до производства готовой ткани и одежды. Работая в безопасных мастерских, они получали сверхприбыли, в отличие от восточенцев, гробивших свое здоровье и едва сводивших концы с концами. Вопрос ограничения монополии по обработке льна не раз подымался депутатами Восточного сектора на заседаниях Собрания. Но они оказывались в меньшинстве – к голосам депутатов Центра добавлялись голоса парламентариев из других секторов, которые не производили льна: этот спор непосредственно их не касался, и поэтому они поддерживали влиятельный Центральный сектор.
Вера помнила, что у нее дома было как минимум три смены одежды, изготовленной из льна и кожи. Вся одежда была окрашена в разные цвета и украшена вышивкой и нашивками из обрезков кожи, разноцветных тканевых лоскутков. Почти все жители Академии Наук ходили во всем сером изо льна и серо-коричневом из кожи. И лица у них были такими же серыми. Вера внимательно всматривалась и не видела в глазах этих людей даже тени упрямой жизнерадостности мегабанковцев или равновесного покоя диггеров.
Следующие станции – Площадь Якуба Коласа и Площадь Победы – оказались богаче и приветливее на вид. Сказывалась близость к Центру. Жителей здесь было раза в два больше, одеты они были лучше.
Люди в тесных проходах станций почтительно расступались перед следователем. А на Веру смотрели как-то странно. Сначала она думала, что они с любопытством рассматривают ее экипировку. Но потом заметила, что глаза многих мужчин застревают на одном месте – на уровне ее груди. Причем у некоторых на лице появляется противная слащавая мина. Она даже несколько раз опустила голову, ища несуществующее грязное пятно или насекомое. Но там ничего такого не было: все чисто, обычная грудь, обычные