общественные храмы, чтобы не портить своим видом женщин безупречных, но если она все-таки преступит сии запреты, то любой встречный мужчина вправе сорвать одежду с ее тела, отнять у нее украшения и избить, однако убивать ее он не должен, ибо за это преступление сам понесет кару.
Тут староста остановился перевести дух и окинуть собравшихся значительным взглядом.
– Я, сограждане, могу сообщить вам еще об одном способе наказания жены-прелюбодейки, – продолжал он. – В некоторых местностях Эллады ее выводят на рыночную площадь и ставят на большой камень на виду у всех. Там она стоит день, а потом ее заставляют объехать весь город на осле. Потом ее вновь ставят на тот же камень, и с тех пор она должна забыть свое имя и зваться не иначе, как «Проехавшая на осле». Кое-где преступную жену выставляют на агору на одиннадцать дней без одежды, чтобы опозорить ее на всю жизнь…
– Ты говоришь о преступной жене! – перебила его Никарета, наконец-то справившаяся с рыданиями, которыми разразилась после унизительного осмотра, проведенного на виду у всех. – Но ведь я не изменяла своему мужу! Я еще не стала женой Влазиса! И я всего лишь исполнила обряд. Откуда я знала, что вы все лгали нам, юным девушкам, уверяя, будто Скамандр возьмет нашу девственность?! Оказывается, нужно было просто-напросто искупаться в реке. Но разве это называется – отдать девственность, если девушки выходили из воды по-прежнему невинными?! Вы лгали своим дочерям, они лгали вам! А я одна из всех сказала правду! За что же вы вините меня? Может быть, Скамандр воистину принял образ этого красивого юноши, чтобы обладать мною? Может быть, он отпускал девственными всех тех, кто обращался к нему прежде, потому что они не пришлись ему по нраву? Может быть, я первая, чью девственность он взял, ибо захотел меня настолько, что не смог устоять?!
Общее молчание было ей ответом. Чудилось, у всех собравшихся враз отсохли языки – у кого от изумления, у кого – от возмущения. Больше всего, конечно, разъярены были замужние женщины, каждая из которых в свое время непременно отправлялась на берег Скамандра, с большим или меньшим усердием плескала его воду на свой девственный передок или даже заходила на глубину, однако только сейчас услышала горькую правду о том, что божеству до нее и дотронуться-то оказалось тошно и ее девственность ему была без надобности!
Ну как можно вынести такое оскорбление от не в меру осмелевшей распутной девчонки?!
Односельчанки Никареты как раз поглубже вздохнули, чтобы выдохнуть из себя словечки покрепче, да такие, которые заставили бы их мужей побыстрей и побольней расправиться с этой наглой прелюбодейкой, однако голос подал тот самый широкоплечий житель Беотии, который называл себя ваятелем.
– А ведь девчонка права, – задумчиво сказал он. – И когда вы переведете дух и пустите в ход свои мозги – разумеется, если у кого-то из вас они имеются! – вы поймете, что не должны причинить ей никакого зла. Она ведь еще не стала женой этого вашего… как его там…
Беотиец пренебрежительно кивнул на Влазиса