стоял насупленный усач при кольчуге, и вертел в руках шлем. А за ним выстроился в ряд десяток стражников.
Усач, завидя нас, ещё больше набычился и спросил:
– Вы ли вчера устроили погром в корчме?
– Ну, я, – усмехнулся Илья.
– Тогда за то, что безвинно покалечили две дюжины людей, да разорили достойного горожанина, я вас засажу в поруб. А там пусть князь решает, как с вами поступить. Виру взять, или иначе как.
– Меня? В поруб? – не поверил Илья. – Да за что?
Я увидел, что побратим опять начал волноваться, и попытался исправить ситуацию.
– Погоди, Ильяс-джан, – я направился к десятнику и предложил: – Давай отойдём в сторонку и обсудим все спокойно.
– А ты, чужеземец, помалкивай тут, – сказал, как отрезал Снегирь, и приказал своим: – Вяжите их!
Теперь обиделся и я. Но, выхватывая меч из ножен, успел крикнуть Илье:
– Только без смертоубийства!
– А то, – кровожадно ухмыльнулся Илья и засучил рукава.
Как таковой, драки опять не вышло. Было избиение. Убежать смогли человека три от силы. Остальные были разбросаны в весьма живописных позах вдоль всей улицы. Лично я успел разоружить только Снегиря и ещё одного стражника. Всех остальных обработал побратим.
Когда всё стихло, из калитки выглянул Неклюд, обозрел последствия и восхищённо присвистнул:
– Ну, сынки вы и даёте! Силушку вам девать некуда! Это ж не вороги, а свои!
На что Илья заметил:
– А мне отец, когда был помоложе, всегда говорил, возвращаясь после хорошей драки: бей своих, чтоб чужие боялись!
По моему мнению, это был весьма своеобразный, я бы даже сказал, философский подход к жизни. Но интересный (конечно, если ты победитель).
Илья начал было прохаживаться по улице, выпятив грудь, но стушевался, когда с боковых улочек стали сбегаться женщины за своими поверженными мужьями.
– Назад, сынки! – скомандовал Неклюд. – Бабам вы скулы не посворачиваете. Они сами вас на куски порвут.
Мы вняли голосу разума и ретировались на подворье.
На следующий день мы с Ильёй двинулись в сторону реки, к кузням. Я зорко осматривался по сторонам, ища подвоха, а заодно исподтишка наблюдал за побратимом. По всему было похоже, что ему понравилось ломать челюсти соплеменникам. При виде любой компании у него появлялся нездоровый блеск в глазах.
– Федь, – толкал он меня в бок. – Не слышишь ненароком? Эти не про нас оскорбительные речи ведут?
– Нет, нет, – успокаивал я его. – Не про нас.
– Жаль, очень жаль, – постукивал он кулачищем в раскрытую ладонь, и угрожающе поводя могучими плечами, проходил мимо.
Мне было очень странно, что городские хранители порядка отстали от нас, не пытаясь в другой раз взять в оборот, но поскольку я и правил-то здешних не ведал, то особо размышлять над этим не стал.
Зато кузнец порадовал. По его знаку подмастерья стали выносить готовые изделия на свет для лучшего обозрения.
Шлем оказался таким, как я и просил: с наносником, бармицей для защиты шеи и небольшой