ума сойти, я узнал квартиру!
Конечно…
Кресло столь редкого в наши дни рытого зеленого бархата… Семейный портрет с обнаженной женщиной в центре… Как он не сорвался со стены?.. Письменный стол… Книги, книги, книги… Среди них должны быть и мои…
Ну да, я смотрел на вещи Юренева…
Сосны с обломанными ветками. Чудовищная дыра в стене. Зацепившись за что-то, чуть не до второго этажа свисал из дыры алый длинный шарф.
Что это значит?
И если в квартире произошел взрыв, почему там ничего не сгорело?
Какая-то дымка угадывалась. Несомненно, дымка. Она даже несколько смазывала изображение, но вряд ли это был настоящий дым.
Странно…
Я взглянул на вторую фотографию.
И оторопел.
Все та же дымка. Лестничная площадка, запорошенная мелкой кирпичной пылью. И Юренев. Он безжизненно лежал на голом полу, вцепившись все еще мошной рукой в стойку металлического ограждения. И маечка на нем была та же. Не маечка, а футболка со степным пейзажем. Я знал, что на ней написано: «Оля была здесь».
Какая, к черту, Оля!
Я бросился к телефону.
Час назад Юренев сидел передо мной, жрал коньяк, цитировал неизвестного мне Гошу Поротова и наказывал учить чукотский язык. Что могло случиться за это время? И ведь пакет уже тогда лежал здесь!
Номер мне вдолбили в голову навечно. Ноль шесть, ноль шесть. Не хочешь, а запомнишь.
Длинные гудки.
Черт, может, он впрямь валяется там на голом полу? Когда это могло произойти?
Меня вновь пробрало морозом.
Длинные гудки.
Их просто не может существовать – таких фотографий. Подделка. Это подделка!
Кому нужна такая подделка? Юреневу?
Длинные гудки.
Куда еще позвонить? Ие? Козмину? Но ведь меня просто отошлют к номеру ноль шесть, ноль шесть.
Я готов был положить трубку, когда Юренев откликнулся, достаточно, кстати, раздраженно:
– Ну что там еще?
– Ты дома?
– А где мне быть? – он обалдел от моей наглости. – Ты меня всю ночь спаивал, могу я час отдохнуть?
Теперь я обалдел:
– Это я тебя спаивал?
– Ты, ты! Свидетели есть, всегда подтвердят. Полгостиницы подтвердит, – он, кажется, не шутил. – У тебя моя бутылка осталась.
Я положил трубку.
За Юренева можно было не бояться.
Но фотографии…
Я, наконец, взглянул на третью, последнюю. Заросший травой овраг, зеленые, политые солнцем склоны. Две мощных трубы метрах в семи над землей, покрытые деревянной лестницей с выщербленными разбитыми ступенями, таинственно уходящей вверх, в белизну смыкающихся берез, а возле ручья – сухая бесформенная коряга.
Я знал это место.
Я не раз бывал в этом овраге.
Сейчас, на фотографии, сидел на бесформенной коряге тоже я, только это все равно не могло быть правдой. Я любил это место и в свое время часто туда ходил, но один, без Ии. Уж тем более мы никогда там с Ией не целовались. На Алтае – да. На Алтае мы рассыпали поцелуи