и ее ответ прозвучал не убедительно. – Там было дело. До которого нас не допустили…
Произнося последние слова, она закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь взвесить свои слова на правду и ложь. Она никогда не умела что-то скрывать, не имея на это сил или права. Сегодня ранним утром, она расплакалась, сидя за пустым кухонным столом, за которым раньше всегда чувствовала себя сильной и счастливой. Она так мечтала, чтобы Филипп не стал опустошать свой бар и обогатил бы ее своим сочувствием, но всю ночь она слышала, как в кабинете звенели бутылки. И ей захотелось выговориться и рассказать дочери свою уже невыносимую боль.
– Почему нас с папой не допустили до дела? – неожиданно холодно бросила Надин.
– Алан, сказал, возможно, оно было для вас слишком легким…
Надин кивнула с невнятной улыбкой.
– Он так сказал?
– Ну да. Ты же не знаешь! Он был там и рассказал мне, что парень, которого осудили, сам во всем сознался, – Лиззи замолчала, вслушиваясь в удаленное эхо собственного голоса. – Может, поэтому для вас это дело посчитали простым, такое может быть?..
– Может, – кивнула Надин. – Но мы заседали и на более простых делах.
Филипп кивнул, пытаясь закрыть окно. Он вслушивался в слова дочери, понемногу начиная приходить в себя. Небольшой поток воздуха, возникший от движений оконной рамы, заставил несколько листов упасть со стола прямо ему под ноги. Он виновато посмотрел на жену и медленно, сквозь боль, потянулся к полу.
– А как звали парня, которого судили, он не сказал тебе? – Надин следила, как, напрягая зрение, Филипп пытается в сумерках комнаты вчитаться в текст, поднятый с пола.
– Не сказал, ведь неправильно разглашать имена подсудимых, вот он и не называл его, – с верой в правосудие ответила Лиззи, намереваясь защитить мужа от несогласия матери.
Надин провела ладонью по веку и вновь коснулась чуть влажного уголка глаз.
– Его звали Лео Соло, – чередуя каждое слово с короткой паузой, произнесла Надин, протягивая мужу очки, лежащие на спинке дивана.
– Филипп! – придерживая трубку, она протянула их мужу.
Он, не осознавая услышанного, надел очки, внимательно опустил глаза на зажатый в неокрепших пальцах лист бумаги и снова вгляделся в буквы. Там не было фотографии, он прочитал описание внешности подсудимого, часто моргая для более четкого видения, и только потом понял, что сказала Надин. Она смотрела ему прямо в глаза, также не выпуская из рук второй лист бумаги, а плечом продолжая придерживать телефонную трубку.
Мужчина смотрел на нее, хмуря брови, собираясь с мыслями и словами. Он выпустил из рук бумаги и наступил на них, как только они коснулись пола. Его голова была тяжела от усталости и похмелья, но он изо всех сил пытался найти нужную реакцию, минуя гнев. Единственным, что продолжало его волновать сейчас, было лишь то, как к суду отнесся город, в котором Филипп был представителем пятого поколения судей