лишь раз увидеть эти деревья…
– Так это не каждый увидит, а увидит, так не каждый поймет. Для кого-то – деревья живые, каждое постарше целой деревни будет, а для кого-то -кубометры, дрова, пепел.
Звуков тут почти не было, как и валежника под ногами – тонкая, мягкая и очень уж газонная какая-то травка. Прохладно скрипели сапоги, и громче всего я слышал своё дыхание.
– Поют птицы, поют. Только высоко, отсюда не слышно. А это капли бьют – им тоже высоко лететь. Ветер сюда не доходит, поэтому тихо, слышно, как шишка летит, когда падает. – мой спутник говорил много, будто хотел выговорится, с немножко неправильной интонацией постоянно удивлённого ребёнка.
Небо было невидимым за высоким и плотным пологом леса, а мы шли именно под пологом, куда не проникнет случайно налетевший дождь. Свет проникал не сверху, а откуда-то сбоку, крался тут и там редкими лучами, появляющимися и исчезающими, как в стоячей воде.
– Почему же не вырастить такое? Можно и такое. Вон, шишку бери и лущи. А потом как человека – возделывай, корми и лелей, чтобы не диким рос, а ценность своей жизни умом понимал.
Иногда Николай останавливался, поднимал с земли то кусочек коры, то длинную, с ладонь длиной сухую иголку, размахивал ею, как дирижер палочкой, спрашивал меня о чем-то и перебивал, договаривая за меня мои же слова:
– К каким звёздам? А, к этим звёздам! Тут не хитринка нужна, а искра, чтобы правдивое желание было, а не только так вот – пальцем указать и название дать. Хотеть можно и к звёздам, но вот ведь – к звёздам хочется едва, а от ближнего спрятаться – ещё больше хочется, да?
«Мы как медведи тут, – думал я, – Большие, непонятные медведи, облаченные в странные скафандры – пыхтящие, шумные и очень торопливые. Нам и дел-то – мимо пройти, а мы делаем это с шумом, сами того не ведая.» А Николай уже рассказывал про свою избу:
– Бывает, что изнутри места больше, чем снаружи увидишь. Это кому как она кажется. Некоторым малой и тесной себя кажет, другому – большой и просторной. От ауры зависит – ха-ха-ха, – смешно, что слово это знаю? Да знаю, да. Где чисто, там не тесно! А где хорошо, там и не жмёт. Живу, мне хватает, да и любому хватит, если лишнего не хватать. С любым домом так, где человек мал, там и дом его мал, пусть хоть дворец это.
К одному из деревьев Николай подошел очень близко. Не без страха подошёл и я. Внутри этого дерева, наверное, целиком поместился бы дом Николая, а может, и не один. Ствол был замшелый, широкий, как подножие маяка, доспехи коры больше напоминали чешую удивительного зверя, в котором даже на расстоянии руки чувствовалось мощное, ритмичное движение.
– Это не шишка, это желудь такой. Другие они, эти дубы, а может, и не дубы они вовсе – сами себя то помнят, то не помнят. Им-то вот уходить и пора, внутри сердцевину железо ест – гора хоть и меловая, но железо снизу идет с водой, подтачивает. Любого железо подтачивает, когда снизу оно и много его, и непонятно,