не соврал Романов.
Здоровяк помолчал, обдумывал что-то.
– Боярин сказал, что ты у меня жить будешь. Холоп ты его, в бою взятый, так что глазки-то опусти, не люблю, когда мне дерзят. Знай свое место, и тогда жить будешь спокойно. Все понял?
Святослав криво улыбнулся. Чего уж тут непонятного. Домострой и все такое. А мужику-то лет сорок пять всего. Он ведь меня всего на десятку старше. А теперь я ему в ножки должен кланяться и зад целовать, когда прикажут. Ну, уж нет, уважаемый. Я человек не гордый, мне и полцарства хватит.
– Понятно. Чего уж тут непонятного. Смирению меня уже поучили, до сих пор мутит.
Здоровяк сделал шаг вперед, видимо, намереваясь дать подзатыльника. Ну, дерзкая вышла речь, наглая. Но передумал, парень и так еле на ногах держится, а от такой могучей длани совсем того, за кромку уйти может.
– Умеешь что?
Святослав развел руками, мол, а ничего, только в хоккей играть.
– Ну, рисовать умею. И карандашами и красками. Но красками плохо.
Это у него, правда, получалось. Рисовал комиксы для души, хобби такое было. Особенно любил на тему тамплиеров и самураев.
Кузнец рассмеялся. От такого смеха даже солома с крыши посыпалась. Ею, видимо, дыры в дранке затыкали. Ох, и крепкий у мужика голосище. Ему бы в опере петь. Даже на задних рядах никто бы не уснул.
– А на что мне твоя мазня? Рисовать он, видите ли, умеет.
Святослав задумался. А и, правда, на что? И зачем сказал? Вон, теперь насмехается. Нужно было сказать, что я профессиональный хоккеист, играю в высшей лиге. Дайте мне коньки и клюшку, и я сделаю шоу. Да вот беда – это никому здесь не нужно.
– Ну, я могу для вас изделия чертить. Ну, детали там всякие сложные. Больше-то я все равно ничего не умею. Ну, не сорняки же меня дергать заставите.
– А что? Вдвоем мы быстрехонько управимся. Сорняки тоже надо полоть, а то что ты зимой есть будешь? Мать-и-мачеху, чай, в рот не положишь? Вон какой отъевшийся. Хорошо кормили, – наставительным тоном произнесла Аленка.
Святослав прикусил губу. Ну, и дернуло же его, сам напросился. Кузнец подумал, посопел немного и решил:
– Ну, то, что ты ничего не умеешь, это не беда. Парень ты крепкий, здоровый, толк будет. У нас и для такого неумехи работы хоть отбавляй. Вон и нужники не чищены, и в скотнике давно не прибрано. Ну, а если время будет, может и порисуешь, покажешь, что ты умеешь, летописец.
Святослав сразу сник. А как же конвенция о правах ребенка? Суды там, инспекции всякие?
– Ох… – тяжко вздохнул Святослав, – не летописец. Я художник, раз уж на то пошло, – буркнул он.
– А мне хоть писец, хоть этот, как ты его там назвал? Ху-до-ж-ник. Ох, и слово-то какое чудное, заморское. Придумают же. Ты, говорят, ромей?
Святослав грустно улыбнулся. Ну, ромей так ромей. Какая теперь разница? Он утвердительно качнул головой.
– А веры какой? В единого бога Иисуса Христа веруешь?
Тут Романов задумался. Нет, крест на груди в той жизни он носил.