те не могли того желать.
Но царь ни слова им не говорил,
не обижался, а хвалил,
хвалил за выправку солдатскую,
судьбу красивую сулил,
и лишь с добром он с ними говорил.
Царь понимал, что им не мил,
совсем другим царя был мир,
он слышал Бога, о терпении
своей семье он говорил.
Он только лишь Россией тогда жил,
жил Русью, исковерканной войною,
испачканной людскою кровью,
и испоганенной той злою Тьмою.
И Бога об одном он лишь молил,
чтоб тот управил всё, и чтобы жил
русский народ добром и верой,
чтоб Тьму народ в Руси остановил.
И, как бы в довершение всего,
царю-де было послано письмо
от офицера Русской армии,
который, якобы, был предан свите, но
просил в письме быть осторожным,
и ночью с двух до трёх не спать,
что, якобы, спасён – де будет царь
и верными людьми перевезён.
И царь поверил о всём том,
он жил в надежде о таком,
и несколько ночей не спал ни он,
ни вся его семья, одевшись,
все ждали весточки. Потом,
как будто бы очнувшись, о простом
обмане понял царь, и далее
послал им весточку о том:
«Мы не хотим, и мы бежать не можем,
мы можем быть похищены лишь в том,
у коменданта много здесь красноармейцев,
нас охраняют очень и потом,
те обращаются ведь с нами хорошо,
мы не желали бы, чтоб им чинили зло,
и Вас молю заради Бога —
Вы избегайте пролить кровь,
чтоб из-за нас не пострадали
ни Вы, ни кто-нибудь другой.
Нам разрешили отворить окно,
но мы не можем головы просунуть,
ведь пуля прилетит в окно,
не нужно рисковать без воли».
Он сим письмом всем доказал,
как о всех душах он страдал,
как думал обо всём народе,
и как любви лишь всем желал.
В июле восемнадцатого года,
где было наступленье белых войск
на Екатеринбург, те «красные» уж поневоле
решили завершить сей круг.
Здесь у историков есть много мнений,
что, якобы, Москва тот отдала приказ,
другие были против, что как раз
лишь местный исполком из всех суждений
приговорил царя к расстрелу, и приказ
де, те с Москвой всё ж не согласовали,
поставив перед фактом враз.
Но, как бы ни было, в тот час,
чтоб белые войска царя бы не отбили,
тот приговор решили провести
шестнадцатого июля в тёмный час.
Царю с семьёю приказав одеться,
велели всем спуститься в их подвал,
царь нёс царевича Алексея на руках,
тот болен был, не мог идти,
в тот поздний вечер были на ногах
все стражники на их пути.
Они вошли