слишком великая роскошь… закончить одну-единственную жизнь… Желтяков заставляет меня жить… И страдать.
– В передней находятся тележурналисты, – мягко напомнила сиделка, чтобы отвлечь его от самого себя: академик любил встречаться с прессой, хотя в последнее время редко появлялся на экранах. – Ждут с утра… Уделите им несколько минут.
– Какое бездушие. – Он зашевелил кистями рук, будто хотел сжать кулаки. – Какая мерзость… Чему я учил? Неужели они хотят взять интервью у умирающего человека?
– Не простого человека. Вы – эпоха…
– Помолчите, Лидия Игнатьевна. Я учил красоте, эстетике… С такой скоростью деградации… Они станут делать репортажи из секционного зала анатомки… Не впускайте. Не давайте снимать меня мертвого. Хотя бы пока я в своем доме…
– Простите, – повинилась она. – Не позволю… Но мне нужно обзвонить всех, по списку… Не хочу оставлять вас одного.
– Хорошо, кто еще в приемной? – Его руки медленно успокоились.
– Господин Палеологов и аспирантка, дежурит у дверей…
– Кто это – Палеологов? Странная фамилия… Не знаю такого господина…
– Он сказал, вы знакомы. – Лидия Игнатьевна торопливо полистала записную книжку. – Но я тоже никогда не видела его у вас… Да, вот… Предводитель стольного дворянского собрания.
– Предводитель? Дворянского?.. – Уголки синюшных губ академика слегка оттянулись книзу – должно быть, улыбнулся. – Какое недоразумение…
– Еще он возглавляет исследовательскую группу при правительстве Москвы, – уточнила сиделка, разбираясь в своих записях. – Личный патронаж мэра…
– Что же исследуют?..
– Ведут розыск библиотеки Ивана Грозного… Весьма настойчивый молодой человек.
– И что же он хочет?.. – Академик наконец&то дотянулся до виска, но лучше от этого не стало. – Библиотека… Грозного… Какая несусветная глупость… Почему мэр никогда не говорил, что ищет либерею? Нет, скорее всего, он не тот человек, за которого себя выдает… Не впускайте, прошу вас…
– Хорошо, хорошо…
– Пригласите аспирантку… Как ее зовут? Лена?
Молодая женщина в строгом темном платье переступила порог и на миг замерла, не зная, что делать дальше. На бледном личике оставались живыми лишь большие влажные глаза, и причиной ее смущения и испуга было то, что она видела перед собой не известного на весь мир академика и нобелевского лауреата, допуск к которому даже в самые лучшие времена был строго ограничен, а просто умирающего человека.
– Не бойтесь, – подбодрил он. – Подойдите ближе… сядьте вот сюда, в кресло… И дайте руку.
Противясь своим чувствам, она механически выполнила просьбу – узкая, белая ее ручка оказалась холоднее, чем у остывающего академика.
– Какие глубокие и голубые глаза, – проскрипел он. – И ледяная рука… Вам не приходилось быть у смертного одра… Это не страшно… Смерть, как и рождение…
– Я не боюсь, – вымолвила она. – Волнуюсь… А руки… всегда холодные.
– Это хорошо… Кто ваш руководитель?
–