В детстве она тоже, тайком от родителей, давала мне кагор, все малокровия боялась. Когда я подросла, она рассказала, как ее, чудом выжившую в блокаду, родня пичкала кагором.
– Потом тетка меня попрекала: такая молодая, а уже все серебряные ложки пропила… – говорила бабушка.
– Баб, ты обижалась?
– А чего обижаться, она ж это шутя. Они и правда серебряные ложки променяли на кагор, рыбий жир, шоколад американский. Спасли они меня, тетя Стася и дядя Дима. Если б не они, я бы так и загнулась, ни твоего папы на свете не было бы, ни тебя. Ты их помни смотри, а я их никогда не забуду.
– Хорошо, баб.
Я вернулась из прошлого и вновь услышала голос Лидии Ивановны:
– Вам, Ольга Андреевна, теперь одна дорога, к Прохоровне. Если кто и может помочь, так только она.
– Какая Прохоровна?
– Да та, что в морге работает.
– А чем она может помочь?
– Не знаю, может, присоветует что. Она же сама… ну, это… тоже такая. Вторую сотню лет живет на свете неспроста. У нас тут давно еще, я только училище закончила и сюда пришла, тетя Сима работала. Как-то она подпила на День медработника и рассказала нам, девчонкам, про Прохоровну, что она здесь с пятидесятого года работает, и все санитаркой в морге, с того времени, как из лагеря вышла.
– А за что она сидела?
– За людоедство, – просто сказала Лидия Ивановна и незаметно перекрестилась. – Про голодуху поволжскую слышали? Вот она тогда тоже… того… ребеночка съела. И теперь будет жить, пока не отживет за него и его детишек, что на свет не родились. Когда-то она тете Симе проговорилась, а та нам. На другой день, помню, все спрашивала, чего она наболтала по пьяному делу, и просила, чтобы мы это всерьез не принимали и никому не рассказывали, мало ли чего спьяну набрешут. Сима-то померла давно… Вот я и думаю, что вам одна дорога – к Прохоровне. Она «Приму» курит ленинградскую. Вы ей купите блок-другой, она вам и посоветует что полезное… Я-то никому ничего не скажу, но и что вам делать – не знаю.
– Спасибо, Лидия Ивановна, – только и смогла выдавить я.
Чай с кагором помог. Я сумела встать на ноги, умыться и дойти до двери без посторонней помощи.
– Лидия Ивановна, я не сильно зареванная?
– Да так, ничего… – дипломатично ответила она. – Бледненькие только и глаза наплаканы. Сами-то доберетесь?
– Доберусь, – заверила я и неожиданно для себя самой чмокнула ее в пухлую, пахнущую «Красной Москвой» щеку.
Когда дверь отделения захлопнулась у меня за спиной, я спустилась на один пролет и, воровато оглянувшись, одну за другой приподняла штанины. Щиколотки покрывала густая рыжая шерстка. И ее уровень был несомненно выше, чем пару дней назад.
Приступ внезапной слабости заставил меня схватиться за перила. Я постояла, отдышалась, сунула в рот квадратик шоколада от «экстренной» плитки, лежащей в сумке специально для таких случаев. Когда же я соберусь к эндокринологу? Тяну третий месяц. Любого из своих вменяемых пациентов я при такой симптоматике погнала