ковенантеров тоже была подвержена дроблению на фракции и страдала от личных дрязг[298]. Если бы Карл одержал победу в 1639 г., он бы почти наверняка существенно приблизил раскол между радикалами (такими как граф Аргайл) и более умеренными пэрами (такими как Монтроуз), который в итоге случился летом 1641 г.[299]
В течение примерно десяти лет после 1639 г. неизбежно требовалась бы политическая и фискальная консолидация, которая, в свою очередь, зависела от поддержания дипломатического курса, взятого Карлом в начале 1630-х гг. и направленного на недопущение войны за рубежом. Война с Испанией казалась крайне маловероятной. С 1638 г. Тайный совет все больше склонялся к союзу с Испанией, а к июлю 1639 г. Бельевр, разочарованный этой переменой мнений, сообщил, что большинство советников подкуплено испанцами[300]. К тому же после каталонского восстания 1640 г. Испания до конца десятилетия не представляла особенной угрозы. Война с Францией, напротив, была вероятнее. В 1638 г. Карл укрыл у себя непримиримую противницу кардинала Ришелье Марию Медичи, а также целый ряд знатных и капризных диссидентов (включая герцога Вандомского и герцога де Субиза), которых она привезла с собой. И все же Франция активно участвовала в борьбе с Габсбургами и с 1643 г. страдала от внутренних проблем из-за малолетства короля, а потому вероятность, что она вступит в войну с Англией на другом фронте, оставалась весьма низкой. Торговое соперничество с голландцами тоже было потенциальным источником конфликта (что впоследствии доказали войны 1650-х и 1660-х гг.). Однако в рассматриваемый период отношения между странами оставались гармоничными (несмотря на вторжение голландского адмирала Тромпа в английские воды в октябре 1639 г. с целью разорить испанский флот) и дополнительно укрепились в 1641 г., когда дочь Карла I Мария была выдана замуж за сына и наследника штатгальтера Нидерландов принца Фредерика Генриха Оранского[301].
Словом, пока Карл сам не начал бы искать битвы, высока была вероятность, что его правительство смогло бы избежать войны хотя бы до 1650-х. В 1620-х Карл на собственном опыте узнал, какие разорения приносят заграничные войны. Даже если бы он одержал победу в 1639-м, необходимо было бы выплатить все правительственные долги, а восстановление королевской власти в Шотландии потребовало бы значительных ежегодных затрат. Кажется маловероятным, что в таких условиях правительство решилось бы на заграничный военный поход. Как после войны 1639 г. заметил граф Нортумберленд, “мы так сосредоточены на ослаблении Шотландии, что, пока мы не добьемся этого, ни о каких попытках восстановления разоренного европейского наследия не может быть и речи”[302].
Однако главной сферой неопределенности оставались королевские финансы. Могла ли корона свести концы с концами в отсутствие парламентских субсидий? В мирное время, без сомнения, могла. Карл преуспел