лицо. Порой она бывала такой безмятежной, например, когда мы вдвоем отправлялись на озеро, а по дороге заезжали по делам.
Утренний свет. Капли дождя.
Ленивые весенние дни, которые я проводила в парке. Внутри меня кувыркался ребенок, отекшие ноги еле помещались в сандалии и были похожи на мятые персики. Это было до всех несчастий, тогда Мидас еще не стал малышом Мидасом, притчей во языцех и самой актуальной темой. Он был тогда обычным бруклинским младенцем, одним из миллиона. Он был не более и не менее необычен, чем любой другой ребенок со светлым будущим и необычным именем из дюжины детей, которые спали в узком кругу «Майских матерей».
«Майские матери». Группа мамочек. Никогда не любила это слово. Мамочка. Оно такое напряженное, надуманное. Мы не мамочки. Мы матери. Люди. Так получилось, что у нас одновременно произошла овуляция, и мы родили в один и тот же месяц. Мы не были знакомы, но решили подружиться ради детей и ради того, чтобы не сойти с ума.
Мы зарегистрировались на сайте «Вилладж» – «самом полезном сайте для родителей в Бруклине» – и познакомились по переписке задолго до того, как родили. Мы описывали наш новый период в жизни в таких подробностях, которые наши настоящие друзья никогда бы не стерпели. О том, как обнаружили, что беременны. О том, какой способ придумали, чтобы сообщить об этом нашим матерям. Мы обменивались идеями насчет имен и опасениями насчет тазового дна. Фрэнси предложила встретиться вживую, и в то мартовское утро, в первый день весны, мы все потащились в парк, неся на себе груз третьего триместра беременности. Мы сидели в тени, вдыхая запах свежей травы, и радовались, что наконец-то познакомились лично. Мы стали видеться, записались на одни и те же курсы подготовки к родам, курсы по первичной реанимации, бок о бок принимали позы кошки и коровы на йоге. А потом, в мае, как и ожидалось, стали рождаться дети, как раз к наступлению самого жаркого лета в истории Бруклина.
«Ты справилась!» – писали мы в ответ на свежие сообщения о рождении ребенка и словно заправские бабушки сюсюкали над фотографией крошечного младенца, завернутого в розово-голубое больничное одеяльце.
«Какие щечки!»
«Добро пожаловать в жизнь, малыш!»
Некоторые из нас еще много недель не могли спокойно уходить из дома, а другим не терпелось собраться всем вместе и похвастаться ребенком. (Мы настолько к ним не привыкли, что не называли их по именам – Мидас, Уилл, Поппи – а просто звали «ребенок»). Мы были на несколько месяцев свободны от работы, а в случае отсутствия таковой – от тревог за карьеру, и собирались дважды в неделю в парке, чаще всего, если успевали занять наше любимое место, под ивой неподалеку от бейсбольной площадки. Вначале состав группы все время менялся. Появлялись новые люди, а другие – к которыми я уже привыкла – уходили. Те, кто был скептически настроен по отношению к группам для матерей, матери постарше, которым не по душе была всеобщая тревожность, те, кто собирался переезжать в дорогие пригородные районы: Мэйплвуд и Вестчестер. Но трое приходили всегда.
Первым делом Фрэнси. Если бы у группы было животное-талисман, как у футбольной команды