между подлинной стариной и ее репликой, между «вот оно, ни капельки не изменилось» и «вышло точно, как было когда-то», если вы понимаете, что я имею в виду. Так что все великие барахолки мира, все свалки старинного металлолома, аукционы высокого антиквариата и футбольные почтовые тотализаторы не помогут ему вернуть прошлое.
Она резко повернулась и сделала ровно пятнадцать шагов навстречу северному ветру.
Словно чья-то невидимая рука щелкнула затвором в механизме прожектора, и «слайд» сменился, вызвав на «экране» изображение прямо противоположное по художественно-психологическому смыслу. Теперь внизу перед Трой открывалась картина Юдоли, как ее называли местные жители, и молодой женщине сразу пришло в голову: какая точная, устрашающая гармония – между этим безнадежным словом и видом, которое оно обозначает. Ведь название «Юдоль» относится не только к долине по эту сторону гряды холмов, но и к одноименной тюрьме с ее пересохшими рвами, заборами, сторожевыми вышками, плацами, бараками и рядами ржавых труб, словно нарочно натыканных тут в качестве макета – чтобы вызвать у людей содрогание. Муж Трой иногда называл «Юдоль» «домом, где разбиваются сердца».
Порывистый ветер уже успел нанести в долину тонкого кружева пороши, и теперь этот вид – вся эта мрачно-фантастическая «гравюра по металлу» – насквозь простреливался косыми снежными заносами, вылетевшими из низкой «чаши» между холмами с той же неистовой скоростью, что и влетали.
Прямо в лицо Трой глядел дорожный знак:
«КРУТОЙ СПУСК! ОПАСНЫЕ ВИРАЖИ! НАЛЕДЬ! СБАВЬТЕ СКОРОСТЬ!
Тут же, словно чтобы проиллюстрировать эти грозные предупреждения, откуда ни возьмись со стороны «Алебард» вверх по дороге припыхтел крытый автофургон. Он притормозил прямо позади нее, лязгнул сцеплением, переходя на первую передачу, и пошел перекатываться вниз, к Юдоли.
В тот миг, когда машина скрылась за ближайшим поворотом, из-за него показался пешеход – мужчина в плотном макинтоше и фетровой шляпе медленно, но верно карабкался по направлению к Трой. Когда он поднял голову, ее взору открылись раскрасневшееся лицо, волна белоснежно-седых усов и голубые глаза.
Художница уж совсем было решила развернуться в сторону дома, но смутная мысль – неловко же, мол, вот так вот резко исчезать на виду у человека – остановила ее. Незнакомец тем временем приблизился к ней, приподнял шляпу, вежливо произнес: «Добрый вечер» – и затем, минуту поколебавшись, добавил: «Крутовато здесь подниматься». Голос у него был приятный.
– Да уж, – ответила Трой. – Пожалуй, мне пора трубить отход. Я шла сюда от самых «Алебард».
– Ничего себе. Трудноватое, наверное, восхождение. Но мое вышло еще труднее… Прошу прощения, ведь вы, наверное, та самая знаменитая гостья Хилари Билл-Тасмана, не так ли? А моя фамилия Марчбэнкс.
– Да-да… Он мне рассказывал…
– Я такие долгие марш-броски совершаю почти каждый вечер – полезно для легких, для ног… И