соболезнования… – он тускло смотрел в стену, поверх моего плеча. Я перестал смеяться.
– Что?
– Вы же понимаете, мы наводили справки. Мы знаем, что недавно ваша мать покончила с собой.
В глазах потемнело.
– Мистер Мерфи… Вам плохо? Стакан воды? Мистер Мерфи?
Голос шел издалека, почти не задевая сознания. Меня трясли за плечи, кажется, били по щекам…
…как на ринге, когда пропустишь хук в челюсть. Вспышка, а затем – шум, звон… Нокаут.
– Что… вы сказали?
– Подробности сообщили сегодня утром. Ваша мать…
– Вы сказали – самоубийство. Этого не может быть.
– У нас есть запись с камер. Она ехала по мосту… неожиданно газанула, свернула к ограждению и… пробив его, рухнула в воду. Была хорошая погода, ничего не предвещало аварии…
Дальше я не слушал. На окне решетка: прутья приварены к раме. Дверь? Прочная, быстро не открыть… Но другого выхода нет. Если я брошусь на Воронцова, он, чего доброго, начнет стрелять. Я просто не успею ничего сделать.
– Я бы не отказался от стакана воды, – Воронцов кивнул, взглянул на пыльный, с захватанными боками графин. Тот был пуст, на дне его кверху лапками лежали мертвые мухи.
– Одну минуту… – он нажал кнопку интеркома. Я «щелкнул».
Вошел конвойный: толстый, с мятой мордой и запахом перегара. Он неуверенно держал пластиковый стаканчик, в котором подрагивало озерцо воды.
– Поставьте на стол. – Воронцов поморщился.
– Есть поставить на стол…
Дядька делает пару шагов, и, когда входит в зону досягаемости, я бью его что есть силы в брюхо. Затем срываю столешницу и запускаю в Воронцова, стараясь, чтобы удар пришелся на правое плечо… Конвойный хрипит и, закатывая глаза, валится на пол. Сверху рушится Воронцов. У меня десять – пятнадцать секунд…
Быстро в коридор, налево – приоткрытая дверь. Подсобка! Серый халат, сальная кепка, щетка, швабра, ведро…
– Любезнейший… Вы куда направляетесь? Где пропуск? – голос не подозрительный, просто любопытный, даже ленивый.
Неловко поворачиваюсь, смахивая с ближайшего стола кипу бумаг. Шваброй заблокировать проход… Чье-то табельное оружие на краю стола – вопиющее нарушение! Задеваю пистолет, он падает на пол, раздается громкий выстрел. И незаряженное ружье раз в год стреляет…
Все пригнулись, накрыв головы руками.
…Еще один коридор, узкая тёмная лестница, пахнет сухой пылью и кошками. Сзади – крики. Халат, кепку – в ведро, ведро – за угол. Пригладил волосы, потер лицо, меняя выражение. Деловая сосредоточенность.
Толкаю дверь. Вокруг – люди, но на меня пока никто не смотрит. Неторопливо иду к выходу… Упс. Об этом я не подумал. Дверь охраняют автоматчики. Черт. Придется снова «щелкать»… Сворачиваю в первый попавшийся коридор.
Пустой кабинет: красный ковер, длинный, как дорожка для игры в боулинг, стол, на нем – череда серебряных подносов с хрустальными графинами и фужерами. Хватаю ближайший и пью большими глотками, затхлая вода течет на грудь…
Распахиваю тяжелые портьеры, во все стороны летят клубы пыли, пропитанные