Сказал отец, что Грэм хорошим мужем будет. Значит так и есть. Какие у тебя права сомневаться в отеческих словах?
Шмыгнув носом, я вытерла щеки и произнесла:
– Прости мама, я не хотела быть неблагодарной.
– Вот, – согласилась она, – будь покорной. Угождай мужу, и будешь счастлива.
Я промолчала. Советы матери и наказы отца я слушала всегда. Но почему-то казалось, что замужество должно приносить радость. Грэм же радости не вызывал, хотя всеми силами старалась быть любезной с ним. Он же регулярно хватал меня и прижимал к стенам то амбара, то конюшни, говорил такое, от чего пылали щеки, и зачем-то пытался пробраться под юбку.
Спросить у матери, почему он так делает, не решалась, боясь показаться грубой, но сестры говорили, что так позволено делать только мужу. На другие подробности они не решались. То ли не хотели раньше времени открывать мне тайны, то ли боялись, что их сочтут неблаговоспитанными.
Убедившись, что я успокоилась, мать проговорила:
– Ну вот и славно, что ты все поняла. Пойдем чаю погреем.
Мы спустились в большую комнату, где полыхает очаг. Мать достала из мешочка иван-чай, который всегда заваривала после трудных разговоров, а я набрала воды в чайник и повесила над огнем.
Когда вода закипела, мать указала на маленький заварник, куда насыпала крупные сухие листья. Я залила, листья закружились в хороводе, медленно всплывая и оседая.
– Сейчас попьем чайку, – сказала мама, доставая чашки, – и все твои дурные мысли уйдут. Женщине на надо забивать себе голову глупостями. Надо о доме заботиться, о муже, да о детишках. Чем их больше, тем лучше.
– И даже книги? – робко спросила я.
– Особенно книги, – сообщила мать. – Женщине непотребно читать. Она и научиться-то не может, так что лучше не дурить ум.
Я снова промолчала. Читать мне всегда хотелось, но едва заговаривала об этом, натыкалась на бурный протест и ругань. Потом подумала, что маме сорок лет, но выглядит она так же, как повитуха с другого конца деревни, которая еще принимала моего отца. Восемь детей и тяжелая работа по дому, таскание воды и вязанок с хворостом отразились на матери, даже если сама этого не признает.
Когда чай заварился, мать разлила по чашкам и достала с полки тарелку с сухарями.
– На вот, – сказала она, – погрызи. А то схуднула ты что-то за эти дни. А деве положено быть в теле. Иначе как детей вынашивать?
– Да мама, – проговорила я, чувствуя, как тема с детьми, замужеством и пожизненной покорностью торговцу начинает раздражать.
Я приблизила чашку к губам, но отпить не решилась – даже нос ощутил, как горяча вода. Некоторое время дула на нее, сгоняя тонкий слой дыма, потом все же решилась отхлебнуть.
– Ой, – вырвалось у меня. – Горячо.
– Осторожней, – сказала мама, – пей аккуратно. Обожжешь губы, станут некрасивыми. Нареченному твоему может не понравиться.
– А я могу делать то, что нравится мне? – спросила я, ощущая все большее негодование. – Неужели мне всегда придется делать лишь то, что хочется ему? А как же