в развилке могучей сосны. Возле этой избушки на курьих ножках висела простыня с грозным предупреждением «Не фоткать!! Штраф 500 рублей!!!» Родион со смехом объяснил, что вчера Василиса полчаса выплясывала возле этого строения, снимая его со всех ракурсов, а малолетним домовладельцам, как видно, не понравилось такое назойливое внимание.
За обедом Родион обмолвился, что, собираясь в поход к заколдованному замку, он захватил с собой ружьё.
– Правильно, – серьёзно сказала Надия. – У нас, конечно, не тунгусская тайга, не бразильская сельва и не Дикий Запад, но с ружьём в лесу как-то веселее. Я бы своё тоже взяла, но…
– У тебя есть ружьё? – спросила Настя.
– Да не у меня. У отца. Он меня начал учить стрелять, когда мне было десять с небольшим. Вот только он мне ружьё не даст, бида-пичаль. Оно ж на него оформлено, а я всё никак не соберусь получить разрешение…
– Блин! Везёт же! А я вот в жизни не стреляла из чего-то настоящего! – вздохнула Настя.
Пётр тактично промолчал – его стрелковый опыт ограничивался духовушками в парковых тирах. И ему даже ни разу не посчастливилось «подстрелить» плюшевую зверушку, полагавшуюся метким стрелкам в качестве приза. Однако признаваться в оружейной девственности перед девчонками не хотелось. И он решил, что лучшая защита – нападение.
– Это не годится, – с преувеличенной суровостью сказал он. – Мы всё-таки собираемся не на пикник на лужайке. Насте надо потренироваться перед выходом. Да и мне… а то давно не практиковался.
– Легко, – кивнула Надия. – У нас тут есть старый глиняный карьер, отсюда семь-восемь километров. Можно туда съездить.
Идея устроить учебные стрельбы перед началом экспедиции была встречена с энтузиазмом. Через час видавшая виды «девятка» высадила четверых ганфайтеров в романтической глуши. Получив гонорар, таксист развернулся и поехал обратно по просёлку, напоминающему море на картинах Айвазовского, а стрелки потопали к огневому рубежу.
– Красотища! – вырвалось у Насти.
– Ага. Постапокалипсис, – согласился Родион.
Заброшенный карьер и в самом деле был красив – странной, дикой и болезненной красотой. Его дно было испещрено буграми и рытвинами: в углублениях стояла зеленоватая вода, на возвышениях же росли мать-и-мачеха, дрок, полынь и лебеда, а кое-где и молодые деревца. Почти отвесные стены тридцатиметровой высоты окаймляли дно полуподковой. На обрыве росли сосны, и их корни торчали из глинистой стены, точно жгутики исполинской инфузории. С десяток сосен, сорвавшихся с обрыва, лежали внизу. Выбеленные солнцем и дождями, они были похожи на остовы морских чудовищ. Ещё три сосны готовились упасть – они опасно изгибались над обрывом, напоминая удочки в руках великанских рыбаков.
В заброшенном карьере было что-то ощутимо доисторическое. Культурный слой был скуден, и артефакты можно было пересчитать по пальцам.