стенами скрывались основные центры контрразведки, разведки, а также секретные данные.
Сам Додик – засохший во времени интеллектуал, он же Дмитрий Эдуардович Васерман, занимавший разнообразные посты в министерстве уже около тридцати пяти лет и прошедший путь от самого низа к безграничному влиянию, был своеобразным «смотрящим» верхушки государства. Нет, он не обладал какой-то конкретной властью, всегда с особым почтением выполнял любые указания и приказы, да и его министерство работало как часы, всегда точно и в срок предоставляя любые необходимые сведения. Вот только занять в стране какой-либо пост выше мэра провинциального города кандидату, который не устраивал лично Додика, было невозможно. Сам Александр прекрасно знал всю мощь министра, что позволяло ему находиться с ним в партнёрских отношениях и никогда не пересекаться в сферах влияния.
Министерство массовых коммуникаций исправно работало, чтобы создавать благоприятный образ государства как среди его граждан, так и за рубежом. Однако аналогичные иностранные службы последнее время работали значительно эффективнее. Это объяснялось, с одной стороны, большими финансовыми вливаниями и значительным опытом применения этих технологий, а с другой – традиционным пренебрежением восточных культур к технологиям массового влияния. Александр часто размышлял, почему на протяжении истории Россия, а затем и Евразийский союз неизменно проигрывают так называемую идеологическую войну. Возможно, дело в том, что её правители уделяли этой сфере преступно мало внимания, считая её глупыми заморочками журналистов и интернет-задротов, а возможно в том, что культурная, технологическая и научная экспансия имеет гораздо большее значение, чем принято считать.
Самого Александра часто упрекали в американофобии и ненависти ко всему западному. Хотя мало найдётся восточных управленцев, бывших и настоящих, которые были избавлены от этого недуга. По его мнению, они делились на два типа: ярых ненавистников и столь же ярых завистников, которые в искреннем презрении к собственному народу были готовы примкнуть к любому, разделившему эту ненависть. Он не относил себя ни к одному, ни к другому лагерю, считая, что средний житель его страны заслужил возможность купить отечественный автомобиль или посмотреть фильм на родном языке, даже если он этим правом никогда не воспользуется.
– Это не в моей юрисдикции… – раздражённо отозвался министр. Он развалился в кресле и медленно расстегнул мундир. Его нервозная усталость булькала где-то в груди, рискуя каждую секунду вырваться наружу, вылившись волной ненависти.
– Знаю… – Александр прикрыл глаза, воскрешая в голове образ Додика. – Я без претензий. Я поговорю с ним. Не беспокойся. Есть шансы узнать, что замышляют лошарики? Опять молодёжи хочется вершить революцию?
– Ага, – кивнул Михаил, вытягивая ноги. – Как там было? «У того, кто в шестнадцать лет не был радикалом, нет сердца; у того, кто не стал консерватором к шестидесяти, нет головы»? Какие-то у нас все больно