це бросается вскачь со смутным ожиданием чего?.. Ну, у каждого свое несбывшееся.
Было тихо. За окнами стояла глубокая чернота – наверное, еще глухая ночь. Николай закрыл глаза, но сон, оказывается, исчез, а на смену ему пришли мысли о новом материале, который Лебедев взялся писать. В редакцию газеты, где он работал, обратился преподаватель местного университета. В краевой научной библиотеке, рассказал он, есть редкие книги, изданные в прошлом веке и более не выпускавшиеся, однако получить такую книгу даже для работы в читальном зале невозможно. Когда Лебедев позвонил директору библиотеки, открылась довольно грустная картина. Старые, уникальные издания в библиотеке действительно были – и действительно, доступа к ним не было никому, даже самим библиотекарям, потому что книги те не стояли в порядке на стеллажах, а лежали связанными в неподъемные и неразборные пачки: места для хранения их просто не было, новые поступления «выживали» старые издания. Лебедев, естественно, удивился и отправился в библиотеку «на экскурсию». Оказалось, что «гордость края», «хранилище богатств человеческой мудрости», «кладезь знаний» и проч. находилась в отчаянном состоянии, которое тем не менее, очень мало волновало «отцов города». Посмотрев по генеральному каталогу, какие богатства лежат мертвым, недоступным грузом в подвалах, Лебедев почувствовал, что у него губы пересохли от возмущения. Он вспомнил разговоры о критическом положении библиотеки Географического общества, хранилищ краеведческого музея… Картина складывалась типичная – а оттого еще более драматическая.
Он схватился за этот материал с особенным увлечением, и вот сейчас вся фактура была собрана, оставалось только сесть и написать.
Лебедев представил, как четко сформулированная мысль, воплотившись в горькое, взволнованное, порою язвительное – и этим особенно убедительное слово, ляжет на бумагу, – и у него стало тепло на сердце. Давно он такого не испытывал. Захотелось начать работать немедленно, и он встал. Тепло оделся, и в свитере, джинсах, шерстяных носках (отопительный сезон еще не начался, а похолодало резко, из не заклеенных окон несло сквозняком), пошел на кухню. Пил кофе, наслаждаясь его ароматом, потом услышал, что за дверью кто-то возится. Вот это да… Значит, все-таки был звонок?
– Кто там? – спросил Лебедев.
Сопело, урчало, царапалось.
– Кошка, что ли?
Хрипло мяукнуло.
Николай принес из холодильника кружок колбасы и открыл дверь. Серая толстая кошка проскочила в коридор квартиры так стремительно, словно за ней гналась стая собак. Ну надо же!.. Лебедев взял в ванной швабру и, сердито жуя колбасу, пошел выгонять непрошенную гостью.
Полазив за шкафами и диванами, потыкав шваброй во все углы, он наконец догадался, что кошка успела прошмыгнуть на кухню. Вошел туда – и чуть не ахнул: на табурете у стола сидел старик, Лебедев оглянулся – дверь на площадку все еще была отворена. «Значит, вошел, пока я гонялся за кошкой, – объяснил себе Лебедев неожиданное явление, – а она тем временем убежала».
– Потерял чего, мил-человек? – уютно усмехаясь, спросил старик.
Он был весь какой-то серый, точнее, сивый, будто бы покрытый пылью, в замусоленной рубашке в мелкий горошек. Белая борода его росла очень странно, словно бы по всему лицу. Старик протянул волосатые ладони к газовой горелке, будто к костру.
– Гораздо озяб на дворе! – пояснил он.
– Здравствуйте, – наконец вымолвил Николай. – Вы… кто?
– А суседка я, – пояснил гость. – Дедушка-суседушка.
– Вон что! – облегченно сказал Лебедев. – Вы извините, я в бегах, в разъездах, дома мало бываю, да и тут все хлопоты… А вы с какого этажа? Из какой квартиры?
– Я суседка-то не твой милочек. Не твой… – Глаза старика смотрели из белесых зарослей на лице оценивающе: – Это ты, значит, Мэрген? По виду и не скажешь. Хлипок вроде. Или потайное оружие скрываешь?
Мэрген – это что-то знакомое, подумал Лебедев. Кажется, сказка есть нанайская: «Мэрген и его друзья». Или что-то в этом роде. Но при чем тут он?
В кухне вкусно пахло сеном. Николай невольно глянул в окно: форточка закрыта, да и осень, какое сено?
– Мэрген? Что вы имеете в виду?
– Вот и я говорю, слабоват. Однако дзё комо не должен был ошибиться…
«Фольклор!» – подумал Лебедев устало. Снова захотелось спать.
– Может, чайку? – предложил он зевнув, мечтая только об одном: чтобы волосатый гость ушел, как пришел.
– Какой тут чаек? – Старик поднялся, вмиг оказался рядом и своей мохнатой беловолосой рукой, напоминавшей скорее лапу какого-то зверька, вдруг мягко прикрыл лицо Лебедеву. – Не до чайку! – услышал еще Николай и задохнулся от резкого запаха сена.
Его разбудила песня. Сильный женский голос протяжно вел: «Ан-н-га!.. Ун-н-нга!..», то резко падая к низким, почти хриплым нотам, то снова взмывая, словно стремясь достичь небесной высоты.
Лебедев открыл глаза. Он лежал на низкой деревянной лавке, застеленной поверх грубо выделанной волчьей шкуры, кое-где вытертой до пролысин, еще и пестрым лоскутным,