полу. Он подхватил фонарь, от которого едва ли становилось светлее, и выскочил на улицу. Ведомость, втиснутая под мышку, неприятно давила на торчащие ребра чумазого рыжеволосого мальчугана. В кудряшках запутались перья и стружка, которыми была набита его подстилка. В животе заурчало. Мысли о засохшей корочке хлеба и почти свежей шоколадной конфете под подушкой перебивались ругательствами на самого себя. Сэйджа впервые проспал отлив, и теперь времени для работы у него практически не было. Он почувствовал изнеможение, и мечтательной дымкой всплыли в его голове несколько спасительных часов после того, как бурлящие волны обнажают грязный песок. Теперь надежды найти что-либо ценное растаяли.
Ветер на побережье был очень силен. Окрестности, скалы, пляж и море размывались в его порывах, и их темные силуэты превращались в привычный ночной пейзаж. Глаза Сэйджа заслезились, и он понял, что ему неизвестно время. В слегка побагровевших сумерках читалось раннее утро, но соленая пена была затянута блеклой пеленой глубокого вечера – это лунный свет отражался от воды бледной поганкой. Он поежился от прохлады и свежести. В кустах за скользкими ступеньками что-то дернулось и двинулось вслед за мальчиком. Он отпрянул и попятился к уже пропавшей в темноте лачуге. Из шуршащей листвы, словно сухая ветка, показался черный отросток. Сэйджа поднял камень и швырнул его в заросли. Испуганный краб засеменил прочь, клацая клешнями. Наступила тишина.
Мальчик ступал по влажному песку, увязая в нем, и внимательно смотрел по сторонам. На берегу то там, то здесь появлялись выплеснутые океаном предметы – обломки досок с плавучих пристаней, разбитые стекла бутылей из-под рома, лоскутки ткани, ржавые гвозди и пучки соломы. Все это мальчик отправлял в большой грубый мешок. Все это шло в дело. Иногда ему везло, и попадались целые сосуды и не рваная одежда. Тогда его скудный паек из хлеба и воды пополнялся несколькими видами каш. Загнанная по хорошей цене рубаха могла кормить его неделю. Но часто Сэйджа не мог проявить силу воли, и его страсть к шоколаду побеждала благоразумие. Конфеты стоили дорого. За последнее лакомство он отдал пустой флакон духов, обрекая себя на одноразовое питание.
Все, что нельзя было продать, Сэйджа приносил в дом. Этим можно топить печку, набивать подстилку, затыкать щели и укрываться по ночам. Просыпать драгоценные часы отлива – непростительная роскошь. На побережье полно умников, желающих обчистить и твой участок.
От небольшой бухты к слоистой породе скалы. Иногда предметы утопали в песке, и их приходилось откапывать. Сегодня у него не было на это времени. Сэйджа, проклиная себя, бежал по пляжу, стараясь охватывать взглядом все пространство от серебристой глади до кустарников и поросших мхом валунов выше на склоне. Но в кромешной темноте ничего не было видно. Тусклый огонек фонарика не пробивался сквозь закопченное до черноты стекло, и Сэйджа едва мог разобрать, что лежит у него под ногами. Ночью собирательство опасно еще и тем, что можно наступить на осколок или лезвие. Тогда дела твои совсем плохи. Искатели побережья умирают от заражения крови чуть ли не каждый день, подхватив болезнь от незаметной царапины. Вещи могут обрастать водорослями, становясь домом для разных тварей. Да и песок здесь не отличался чистотой. Иногда море выплескивало на берег темные пятна топливных разливов, покрывая все находки толстой пленкой из ворвани, моторного масла и дизеля. Выходить в такие дни на работу было вредно, но возможность выбора никогда не появлялась.
Сэйджа отчаянно водил ногами по песку, надеясь наткнуться на что-то. Он подобрал несколько безделушек и пустых раковин, но до базара еще три недели, а подобные мелочи неинтересны обычным торговцам, ремесленникам или жителям трущоб. Покупатели всегда взрослые. Им не нужны ракушки, если из них не сделано ожерелье, поэтому посредник в сделках почти всегда необходим.
Впереди что-то призывно блеснуло, и Сэйджа бросился навстречу. Прочистив от песка цепочку, он вытянул из земли медальон. Приятная наощупь гравировка с письменами, тонкая резьба и качественная огранка камня в центре, между двух миниатюрных дверц кулона. Мальчик озирался по сторонам, не веря глазам. Золото. Настоящее золото! Он быстро искупал находку в море и повесил на шею. Немного подумав, спрятал амулет под одеждой. Ноги увязли во влажном иле.
Начался прибой.
Сквозь нагар на чайнике блестел металл. Мутная водица внутри не была заметна в черноте закопченного сосуда, а потому не вызывала отвращения. Печка слабо потрескивала – последние дрова были сырыми. Живот заговорил, потом настойчиво и протяжно заныл, призывая обед, и Сэйджа достал заветную сладость, развернул шуршащую бумагу, положил конфету под язык и застонал от удовольствия. Шоколад быстро таял. Оторваться от волшебного угощения было невероятно сложно. Сделав чудовищное усилие, он вытащил сладость изо рта и, завернув, убрал назад под подушку. Такое богатство нужно хранить как зеницу ока.
На берегу сегодня он не успевал записывать в протокол все, что находил, поэтому принялся заполнять ведомость теперь, перебирая холщовый мешок с находками. Никто не интересовался этими записями, но мальчик исправно вел журнал, полагая, что это помогает ему в делах. Рядом с проданным товаром он ставил крестик, отмечая, что он получил взамен или сколько