городской стражи… Проклятая зазнавшаяся гордячка, из-за которой он оказался в этой тюрьме!
Тысяча волосатых каббров, ну неужели больше нет никаких по-настоящему светлых воспоминаний, не связанных с едой, выпивкой и его нынешним положением, на которые можно отвлечься? Что он любит? Деньги? Сотня серебряных монет штрафа за какое-то жалкое яблоко и кольцо наверняка с поддельным сапфиром! Не то… Поцелуй матери? Умерла, пытаясь родить его на свет… Улыбка отца? Этого старого пьянчуги, который своего малолетнего сына трижды ухитрялся продавать в услужение таким же никчемным неудачникам? Да в его улыбке дырок больше, чем зубов! Гррр! Думай, голова, бутылку красного куплю… Ласковое солнце? Угу, без малого семь часов на пузе, на самом солнцепеке провалялись – вся спина пузырями пошла! Радостный смех? Ага, вон те два стражника так и вовсе за животы схватились глядя на то, как он мучается. Все хихоньки да хаханьки им, кабрровым детям. Что б вас пчелы перекусали, да в такие места, чтобы ваши жены глядя на все это в полумраке не знали, радоваться им или грустить!
Живо нарисовав в воображении картину пчелиной расправы над стражниками, Айвен повеселел, и живот действительно отпустило. А едва пропала дурнота, как снова проснулся внутренний голос:
«Эй, художник-пчеловод-любитель, тебя хоть в какую камеру сажают? С кем вместе на койке прохлаждаться будешь?»
Юноша зябко поежился. «Прохлаждаться» ему предстояло в самом прямом смысле. Камеры в катакомбах Боргарда не зря называли холодными ямами – в них действительно было довольно прохладно. Какой там побег? Все мысли были заняты придумыванием способов согреться. Приходилось или много двигаться, чтобы размять скованные холодом конечности, или наоборот поменьше шевелиться и тщательнее кутаться, чтобы беречь драгоценное тепло. Тут и никакой Гексакулум против магов не нужен – итак зуб на зуб с трудом попадает, куда уж тут заклинания читать? А это ведь дело такое – на один звук да на полтона ошибешься, и таких чудес натворить можно, что и сам рад не будешь. Впрочем, доводилось ему как-то вместе с магом прохлаждаться в одной яме. Так тот ходил в одних штанах да шапочке, и от него только что пар не шел, хотя никакой волшбы чародей не творил, и амулетов быть у него с собой не могло – все вещи отбирала стража и выдавала снова только при освобождении заключенного. Хотя, от магов всего можно было ожидать – на то они и маги.
Все от того же Гаррета Многорукого Айвен слыхал, что в столичном Торнгарде совсем наоборот, довольно таки жарко и даже душно. Там у заключенных мысли от жары путаются, осужденные становятся донельзя вялыми и ленивыми. И если в Боргарде преступники «прохлаждались», то в Торнгарде они «парились».
«Эй, яблококрад, я к тебе обращаюсь, или ты уже своих не узнаешь?»
– Когда это ты успел своим стать, а? Я вообще тебя второй раз в жизни слышу! – возмутился Айвен.
Стражники переглянулись. Весь спуск занимал каких-то десять минут, и половину пути они уже преодолели, но проводить оставшиеся пять минут наедине с сумасшедшим им вовсе не хотелось.
«Можешь