которого желал быть лучше. Вино вернуло к жизни разрумянившиеся щёки, но всё остальное у гостя от горьких мыслей оставалось несчастным и неизлечимо больным. Тёмные круги под глазами выдавали непрекращающееся в нём нервное возбуждение, и даже чудодейственный эликсир не принёс ему столь желаемого сейчас облегчения. Карательная миссия не очень нравилась Петру Аврамовичу, а имя кровожадного палача не совмещалось в его сердце с достоинством русского боевого генерала.
– Ваше превосходительство, – первым вступил в разговор истерзанный затянувшимся молчанием генерал-поручик Текели.
– Да будет вам, Пётр Аврамович! Обстановка у меня здесь домашняя, надоела до тоски-кручинушки военщина, сердце просит простоты и уюта, – дружески отмахнулся от этикета князь Прозоровский, понимая всю серьёзность внутренней хвори боевого генерала.
Невольно подчиняясь приятельскому расположению духа князя Прозоровского, гоня прочь нерешительность, генерал-поручик Текели, тщательно подбирая нужные слова, принялся излагать свои давно наболевшие мысли приготовившемуся слушать собеседнику.
– Александр Александрович, Светлейший князь Григорий Потёмкин возложил на меня нешуточное поручение, исходящее прежде из уст матушки-государыни. Дурное чувство гложет мою душу. Не по-христиански как-то над головами хохлов мечом махать.
Князь генерал-поручик Прозоровский не был жалован Светлейшим князем Григорием Потёмкиным, но был основательно согрет горячим доверием российской самодержицы. Поэтому, обладая трезвым умом и ясной самооценкой всего происходящего в России, имел на всё своё личное проницательное суждение, с которым многим современникам приходилось считаться.
– Дорогой мой, не изводитесь зря. Ещё в апреле, в докладе правительству, Потёмкин бесповоротно решил судьбу сечевиков. Вас же, дорогой мой, послали не рубить православные кресты, а донести непокорному товариществу единый закон российский. «Греческий проект» здравствует в умелых руках Светлейшего князя и, поверьте мне, изведёт на скорую смерть турок, а с непокорными «хохлами» российская власть, как с Емелькой, непременно расправится. Мне бы ваши заботы, Пётр Аврамович. Я вчера барону Розену двадцать рублей в карты спустил. Фарт подчиняться мне перестал. Сегодня жажда отмщения рубликов на пятьдесят ему встанет. Поверьте моему слову, дорогой, и непременно приходите вечером в собрание. Нынче там шумно будет, – заметно прихрамывая на левую ногу, будущий фельдмаршал, не прощаясь, удалился.
Оставшись один, приняв, как успокоительное снадобье, убедительные доводы князя Прозоровского, генерал-поручик Текели склонился над полевой картой. Запорожская Сечь выглядела на ней неправильным многоугольником, размером чуть больше сорока тысяч квадратных саженей. За рекой Подпильной с востока её надёжно прикрывали «великие плавни». Многочисленные ерики выводили на реку Сандальку, а там рукой подать до Днепра. Казаки, бесспорно, обладали выгодой манёвра. Слева – высокие