А.В. Лядова Бондаренко не назвал участников экспедиций, но по фотографиям, сохранившимся в его архиве в РГАЛИ, можно судить об их составе. В этих научных поездках участвовали такие основоположники российской реставрации и охраны архитектурного наследия, как Г.О. Чириков, Ф.Я. Мишуков, П.Д. Барановский, Н.Н. Померанцев, А.И. Анисимов, С.А. Детинов[30]. Судьбы многих из них сложились трагически. Так Григорий Осипович Чириков – потомственный иконописец и блестящий реставратор иконописи, раскрывший в 1918–1919 гг. икону Троицы Андрея Рублева, в 1931 г. за «шпионаж и вредительство через Центральные государственные реставрационные мастерские» был отправлен в лагерь, откуда так и не вернувшись, умер в 1936 г. В том же году по тому же делу был приговорен к 10 годам лагерей историк и реставратор иконописи Александр Иванович Анисимов, расстрелянный в 1937-м. Через аресты и ссылки «за противодействие сносу ненужных памятников старины» прошел и Николай Николаевич Померанцев, активно боровшийся за сохранение Чудова и Вознесенского монастырей Московского Кремля, поспешно взорванных в 1929 г. Через сибирские лагеря прошел и П.Д. Барановский.
Несмотря на непосредственное участие в работе по изучению и охране памятников церковной старины, Бондаренко, как и И.Э. Грабарь, счастливо избежал каких-либо репрессий. Возможно, его спасала высокая инженерно-строительная квалификация, которая была в те годы особенно остро востребована. В 1924 г. он участвовал в восстановлении Ленинграда после наводнения, в дальнейшем выполнял функции эксперта по вопросам архитектуры в Моссовете и СТО, провел реконструкцию зданий ГТГ, Театрального музея им. А.А. Бахрушина и Московской консерватории и принимал деятельное участие в работах Кустарного музея, где был шефом Сергей Тимофеевич Морозов, которому он ранее «сделал много рисунков для ковров, вышивок и деревянных резных изделий».
К сожалению, подробно о своей работе в жанрах театрального и декоративно-прикладного искусства и прикладной графики И.Е. Бондаренко практически ничего не рассказал, хотя занимался ею постоянно еще со времен Частной оперы С.И. Мамонтова. Он упомянул лишь об афишах для собраний Кружка любителей русской музыки, некоторое число которых сохранилось в его архиве. Эти печатные листки выполнены в русском стиле, немного напоминая популярную печатную графику Виктора Васнецова. Жаль, что не появилось в мемуарах рассказа и о Сергее Тимофеевиче Морозове – основателе Кустарного музея, достойном представителе одного из самых могучих купеческих кланов Москвы, очень много сделавшего для развития ее промышленности и искусства.
Как уже отмечено, воспоминания о советском периоде жизни в основном очень кратки, калейдоскопичны и скорее перечислительны, чем повествовательны, но этим они достоверно передают «скорость» того времени, метафорически перекликаясь с оркестровой сюитой Георгия Свиридова «Время, вперед!». Тем ценнее, что Бондаренко успел заметить деятельность Общества изучения русской усадьбы (ОИРУ) 1920-х гг., что