а затем надо дойти как минимум до второго обозначенного на карте ручья в лесной зоне. Конечно, все карты врут. Ручьев там не три, а немеряно, да расположены они очень неудобно. Неподалеку от последнего, третьего, есть стоянки, но дотянуть туда до ночи – это похоже на фантастику.
В лесу быстро наткнулись на тропинку и так же быстро её потеряли. Наверное, я утомился и утратил внимательность. Пока спускались по тропе, неслись, как паровозы, так же пыхтя и фыркая. Жалко, у паровозов есть труба с дымом, а у нас нет: меньше б доставали кровососы. Они искренне обрадовались нашему появлению и, похоже, оповестили все окрестные болота, что ужин прибыл.
За полчаса просквозили далеко, обогнули отрог и, согласно намеченному плану, я начал забирать влево и вверх. Вверх! Через пять минут Светлана Юрьевна включила мужепилку. Она совершенно забыла, что не так давно отчитывала меня за немонопольность и вялость руководства, и таки требовала, чтоб я спустился ниже а ещё лучше – вообще остановился, потому что коленка и цистит… ну, это всё уже писано, не буду повторяться.
Надо понять меня правильно. Идет седьмой переход за день. Это много. Я устал. Иду в ритме со всеми, несу столько же, но ещё и подыскиваю дорогу. Жрут не меньше, чем остальных, и морду лица от антикомаринов дерет точно так же. Я обозлен тем, что поганая тропка сумела сбежать из-под самого моего носа. Не осталось сил бегать далеко и искать её. Невдалеке искал, но безрезультатно. Уже пятнадцать минут выслушиваю достаточно злобную и неконструктивную критику в свой адрес, суть которой сводится к следуюшему: я виновен в том, что жене нехорошо. На шестнадцатой минуте не вытерпел. Противно сознаваться, но психанул, как пацан, швырнул рюк оземь, бросил сквозь зубы: «Скоро буду», – и рысью удрал вперед – охлаждаться. По-моему, мужики меня не поняли, но было насрать, если не сказать грубее для более точной передачи моего состояния.
Прогулка водиночку, как всегда, отрезвила. На часах полпятого. Конечно, отсюда по свежачку до стоянки девяносто пятого года перехода два, не больше. Но если я сейчас проявлю твердость, о чем некогда мечтала Света (да вот, жаль, перестала), и попрусь туда, на месте мы будем в семь вечера и совсем никакие. И – я ведь писал уже – вообще, день тяжелый. Не идется. Ну что, кажется, диагноз ясен, остается назначить лечение.
Прислушиваться мешают настырно гундящие комары, но, как следует поработав веткой, удается на мгновение установить относительную тишину, сквозь которую на пределе слышимости прорывается шум, совсем не похожий на шум ветра в ветвях. Слабый ручеек. Предел слышимости его в лесу не превышает сотни метров. Интересно, куда же девался тот здоровый овраг, который мы прошлый год так долго и трудно форсировали? Бес с ним, куда бы ни девался. Значит, так: сейчас назад, морду каменную, командовать переход до воды.
Так и есть: слабый ручеечек, весь закрытый зеленью. И как я его услыхал? Бросаем всех и в неизменно неугомонном