общение с ним доставляло мне особое удовольствие, и самыми лучшими часами моей студенческой жизни были часы, проведенные с ним в беседах. После занятий меня, как магнитом, тянуло к этому отшельнику, но иногда у меня возникало опасение, не становлюсь ли я слишком назойливым с моими частыми визитами. Однажды я пропустил четыре вечера, провел их скучно и бестолково в общежитии. Краб, встретив меня в университете, остановил в коридоре и спросил:
– Ты перестал у меня бывать, не обидел ли я тебя чем-либо? А может быть, у тебя завелась подружка?
Что я мог ему ответить? Заговорить об Оле я ни разу с ним не решился: несмотря на всю нашу откровенность, я избегал затрагивать в разговоре с ним эту больную тему. Пообещав ему прийти вечером, я подумал, что Краб в своем одиночестве, созданном искусственно им самим же, тянулся к общению с людьми.
В тот вечер он сказал:
– Мне всегда приятно говорить с тобой, потому что ты доверяешь все свои мысли и тайны. Это великий подвиг, когда люди истинно откровенны друг с другом, когда они способны открывать свои боли, именно через боль они и связаны между собой в своем высшем предназначении. Вероятно, мысль человека родилась тоже от боли, от тоски и стремления друг к другу.
В этот момент я вспомнил об Оле и подумал, что никогда не смогу быть откровенным с Крабом до конца. Меня с ним разделяла тайна.
Однажды мы встретились с ним в университетской библиотеке, некоторое время болтали о малозначимых вещах, и вдруг он изрек:
– Каждый человек обязан быть достойным своего появления на свет.
– Как это достойным, – возразил я ему, – разве человек, появившись на свет, уже не получил право на жизнь?
Он кротко улыбнулся и сказал следующие слова, которые прозвучали для меня почти с библейским смыслом:
– «Кто не ценит жизни, тот ее не достоин» – слова Леонардо да Винчи. Я же говорю, что человек рождается с определенным предназначением, и смысл его жизни – оправдать это предназначение.
Когда он произносил «я же говорю…», то походил почти на Иисуса Христа, и я подумал, уж не новый ли пророк это. Но он тут же меня разубедил, как будто прочитал мои мысли.
– Но я не хотел бы быть пророком. Потому что пророками восхищаются, им завидуют, а в обычной жизни ненавидят, и только после смерти их поднимают на пьедестал, а если к тому же их умудрятся при жизни распять, то тогда превозносят этих мучеников и страдальцев как истинных святых во имя искупления своих грехов. Такова психология людей, ничего здесь не поделаешь.
Мне показалось, что о предназначении он знает больше меня, и я спросил его, что значит предназначение. Он смотрел куда-то вдаль сквозь меня и как будто не слышал моего вопроса. Но затем он рассказал мне притчу. Не знаю, имеет она отношение к предназначению или нет.
– Однажды у Верховного Владыки хранилища душ спросили, можно ли выпустить душу такого-то умершего на свет Божий. Тот спросил: «А чем проявила себя душа в прежней жизни?» «Ничем» – последовал ответ. «Так зачем