Коробочка. Юлия Лавряшина

двойкой по технологии?!

      – У тебя руки не из того места растут, – повторяла она шёпотом слова учительницы, и скользкие от слёз губы начинали противно расползаться.

      Почему до сих пор никто не говорил Ксюше, что она – жуткий монстр? Руки не оттуда растут – как она-то сама не замечала этого?! Ведь смотрелась же в зеркало… Неужели все страшные существа, эти гидры и горгоны, о которых Ксюша читала, тоже видели себя вполне нормальными? Косички по бокам, как требуют правила их гимназии, два серых глаза, один нос… Рот, может быть, великоват? Но это, наверное, потому, что она часто улыбается.

      Только не сейчас. Больше Ксюша не улыбнётся никогда! И уж тем более не станет смеяться. Над чем? Разве есть в мире что-то забавнее девятилетней девочки, у которой руки растут не из того места? Одноклассницы прямо чуть с парт не попадали!

      А над собой посмеяться не получалось, хотя мама не раз повторяла:

      – Уважаю, Ксеня! Ты способна на самоиронию. Для красивой девочки это очень важное качество, чтобы крышу не снесло…

      Она – красивая девочка?! Ксюша захлёбывалась слезами. В носу хлюпало на всю округу, и пришлось остановиться, чтобы достать из ранца бумажные салфетки. Всё-таки сопливый монстр ещё противнее обычного… Ну почему родители столько лет скрывали её уродство? Хотя их можно понять, конечно! Кому хочется признавать, что его ребёнок – чудовище?

      Вытерев нос, Ксюша огляделась. Оказывается, она уже добрела до парка, через который всегда ходила в школу. Её дом – жёлто-розовый, радостный – ждал сразу за витой оранжевой оградой. Но как она может вернуться туда? Притащить своё чугунное, как папина гиря, чёрное горе в их солнечную квартиру…

      «Я больше никогда не вернусь домой, – она судорожно всхлипнула. – Не пойду в школу. Не поступлю в институт. Я буду жить в коробочке и есть голубей».

      Её саму ужаснула эта мысль, ведь голуби ей нравились. Особенно те, белые, которых выпускали в небо из голубятни за парком. Они так свободно и красиво парили среди вытянутых и прозрачных или пухлых облаков! У Ксюши даже сердце трепетало, когда она следила за полётом этих птиц. А плечи сами начинали двигаться, словно за спиной девочки расправлялись крылья… Полететь бы за голубями! Влиться в их стаю и кружить над городом, хохоча над чёрными дырами разинутых ртов. Ну да, и взрослые, и дети точно задрали бы головы и ахали наперебой! Часто ли увидишь летающую девочку?

      Так что голубей Ксюша всегда считала своими друзьями. Ну, будущими друзьями! А своих близких разве едят?

      – Буду жить в коробочке и есть голубей, – повторила она, заворожённая глубиной своего падения. – Как бомж, которого за гаражами поймали…

      От счастливой и светлой жизни её отделял один паршивый цветочек. То есть это у Ксюши он вышел паршивым, а на доске выглядел очень даже симпатичным маком. Его надо было просто аккуратно вышить алыми и зелёными нитками на белой салфетке.

      И Ксюша очень старалась! Но нитки мулине вступили в заговор с ушастой иголкой – так девочка называла иголку с большим ушком. Они специально путались и переплетались вообще не там, где нужно. Стежки разбегались в разные стороны, как будто были рассыпанными по полу детальками лего. И, главное, все оказались разной длины!

      Правда, это Ксюша разглядела только сейчас, достав проклятую вышивку из бокового кармана ранца. Сунула туда наспех, чтобы спрятать её ото всех, когда учительница… Ну, в общем, когда выставляли оценки.

      А пока шёл урок, она вышивала с удовольствием и даже радовалась, какой красивый получается мак. Ксюша уже видела, как подарит его маме, а та обрадуется и расцелует её:

      – Умница моя! Рукодельница!

      «Я никогда не увижу маму! И папу…»

      Это горе так ударило в самое сердце, что Ксюша выронила смятую салфетку с уродским цветком. А продохнув, в ярости начала топтать её. Если б не двойка, они все жили бы так же весело и счастливо! А теперь всё испорчено. Никакого будущего… Никогда ей не получить работу в кино, как давно мечталось! Потому что сценаристы не живут в коробочках…