Москвы, по противодействию углублению антироссийской политики, по поиску выходов из опасного положения. Напротив, коллективная внешняя политика ЕС проявила полную неспособность к переводу ситуации из фазы противостояния в фазу урегулирования. Межгосударственный трек позволил в 2014–2015 гг. осуществить государственные визиты президента РФ в Турцию, Австрию, Венгрию, Сербию, приехать в Сочи президенту Финляндии, выйти на подписание соглашения Минск-2. В последующие годы именно этот трек остался ключевым в отношениях России с большинством стран – членов ЕС.
Украинский кризис прорвался наружу болезнью, от которой европейская система безопасности страдала уже не одно десятилетие. Конечно, свою лепту в эскалацию ситуации внесли и конкретные обстоятельства, и человеческий фактор. Но главное было в другом – в неспособности добиться учёта взаимных интересов в сфере региональных интеграционных проектов и общеевропейской безопасности. Что касается собственно украинского измерения кризиса, то не менее верно и то, что его корни – в провалах украинской политической элиты, в несостоятельности политического класса Украины, в игнорировании социально-экономических проблем восточных областей страны и Крыма.
По состоянию на середину 2017 г. высока вероятность перехода украинского конфликта в стадию «замороженного». Насколько этот вариант можно характеризовать как промежуточный, судить сложно, так как эта промежуточность может растянуться на неопределённое количество лет. Об этом говорит опыт других замороженных конфликтов на постсоветском пространстве. Но чтобы ситуация развивалась хотя бы по этому пути, не говоря уже о полноценном урегулировании, требуются не только успехи в рамках «нормандского формата», но и прогресс по линии российско-американских консультаций. Однако с учётом антироссийской истерии в Вашингтоне, ожидать этого в скором времени вряд ли приходится.
Интересно отметить, что в западном политологическом дискурсе, особенно в США, Британии, Канаде, американскому фактору в генезисе и развитии украинского кризиса уделяется гораздо меньше внимания, чем среди российских, да и в целом европейских специалистов. Его роль принижают и основную ответственность за эскалацию ситуации возлагают на Россию. Популярно мнение, что события «евромайдана» стали неожиданностью для Вашингтона и что дальнейшие действия американских политиков и дипломатов носили реактивный характер. Очевидно, что такая точка зрения не только искажает канву событий, но и затрудняет процесс умиротворения, который требует оказания влияния не только со стороны Москвы на ополченцев, но и со стороны США на официальный Киев.
Насколько украинский кризис сделает Россию и ЕС заложниками противостояния по всему спектру их взаимодействия? Может ли украинский трафарет событий в своём худшем воплощении повториться в другом месте, например в Молдове? Представляется, что на сегодня ситуация в Кишинёве во многом развивается по похожему опасному