Данте, «Комедия». История, застывшая в слове. Книга 2. «Чистилище». Комментарии Аркадия Казанского
уже горизонта, на промытом небе показалась ясная Луна во второй четверти, с чётко различимой фигуркой Каина на поверхности. Тающее Солнце растекалось золотисто – розовой зарёй в дрожащей дымке над горизонтом, растаяв, оставило желтеющую полосу, охватившую половину горизонта под небом, темнеющим от сапфирового до тёмно—синего. Чуть выше этой полоски ярко вспыхнула Венера – вечерняя звезда. Возле Луны просматривались три разноцветных огонька, вытянувшиеся в линию – ярко-белый, красный и бледно-зелёный, разгорающиеся всё ярче.
«Если бы мы сейчас находились в южном полушарии» – сказал Пётр Якову: – «Мы бы увидели в этом положении, на Юге, созвездие Южный Крест. Четыре звёзды и все разного цвета, замечательное зрелище, почти как это. Говорят, – там есть страны, подобные Раю Земному, люди там всегда ходят голые, как Адам и Ева до грехопадения.
«Везде хорошо, где нас нет» – резонно заметил Яков: – «Мы не видим Южный Крест, они – Колесницу нашу. И Солнце ходит там по небу в другую сторону. Вот, скажем, у нас восток по левую руку, а у них – по правую, чтобы сориентироваться, голову свернуть придётся.
«Да кому же там ориентироваться?» – рассмеялся Пётр: – «Дикарям на пирогах? Они там по-своему ориентируются, мы им не указ».
На небе высыпали крупные звёзды, над горизонтом, в дымке ночного воздуха разлился Млечный Путь, переливающийся волнами. Возница свернул к воротам высокого забора, за которым заливались хриплым лаем здоровенные псы.
Ворота распахнулись, оттуда вышел старик без шапки, с всклокоченной седой головой, с длинной, седой же бородой, смугло-жёлтым лицом; овчинный тулуп был накинут на плечи, обнажая полуоткрытую грудь, ноги в стоптанных валенках твёрдо стояли на почерневшем льду дороги. В руке он держал фонарь «летучая мышь».
«Кто и откуда в такой поздний час?» – сердитым хриплым голосом прокричал старик: «Зачем ко мне? Я никого не жду, не время, не сезон».
Яков, спрыгнув с саней, подошёл к старику, недоверчиво глядящему на генерала. Вытащив из-за пазухи свёрнутую с трубку бумагу, он показал её старику; тот, поднеся фонарь и бумагу к глазам, начал изучать её, яснея лицом.
«Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство» – отчётливо сказал он, выпрямляя спину перед генералом: «Что прикажете?»
«Ладно, ладно тебе, Михаил Иваныч» – рассмеялся тот: «Зови, отец, меня по-простому, – Яковом. Ты лучше посмотри, кого я тебе привёз!» – он показал, обернувшись, на стоящего сзади Петра.
Старик, вскинув голову, окинул взглядом высоченного гостя. Глаза его изумлённо расширились, рот раскрылся, он упал на колени и бросился в ноги Петру. Тот, от неожиданности сам упав на колени, нагнулся к нему, охватив старика за плечи, попытался поднять того. Старик поднял лицо, из глаз его катились слёзы.
«Пётр Лексеич, Батюшка!» – заголосил он: «Радость-то какая, уж и не чаял увидеть да Господь сам дал, слава Создателю. Не прикажи казнить, Батюшка, отслужу тебе всё сполна».
«Михаил Иванович встань, неудобно» –