была способна закатить серьезный скандал. Он, видно, потерял голову. У Майры хватало ума не связываться с женатыми мужчинами. У них на уме было только одно, и Майра не собиралась ублажать их.
– Папа этого не потерпит, – сказала она. – Он не разрешает мне встречаться с женатыми мужчинами. Он очень строгий.
Гибсон отступил назад. На его лице от смущения появилась испарина.
– Конечно, – согласился он. – Ваш папа прав. Не говорите ему ничего. Я не подумал.
Гибсон боялся Батча Хогана.
– Я не скажу, – произнесла она и зашагала дальше.
Он бросил голодный взгляд вслед девушке, ягодицы которой играли под тесным платьем.
Дом ее находился не близко; она обрадовалась, открыв наконец низкую деревянную калитку. Узкая дорожка вела к покосившейся хижине.
Майра, остановившись, посмотрела на свое жилище.
«Ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу!» – подумала она.
Одноэтажный деревянный дом, обветшавший от дождей и зноя, окруженный скудным клочком сухой, потрескавшейся земли, казался жалким, мрачным символом бедности.
Майра, пройдя по тропинке, поднялась на две ступеньки, ведущие к веранде. Батч Хоган сидел в тени, укрывшись от солнца; его огромные руки покоились на массивной палке.
– Я тебя заждался, – сказал он.
Остановившись, Майра посмотрела на отца. Его морщинистое, изможденное лицо, два страшных невидящих глаза с желтыми бельмами, казавшиеся сгустками гноя, крупная голова, густые, свисающие брови и безжалостный рот испугали Майру. Внезапно Батч яростно выплюнул на землю табачную жвачку.
– Скажи что-нибудь! Ты проглотила язык? Где шлялась?
Она поставила на стол возле отца бутылку виски.
– Вот, – сказала Майра и выложила сдачу.
Дрожащими пальцами Батч пересчитал деньги и сунул их в карман. Затем он встал и потянулся. Широкие плечи как-то скрадывали его рост. Он повернулся лицом к дочери:
– Зайди в дом. Я хочу поговорить с тобой.
Она прошла в большую неприбранную гостиную, заставленную старой, разваливающейся мебелью. Хоган проследовал за Майрой. Он двигался с кошачьей легкостью, поразительным образом избегая препятствий. Слепота не сковывала его. Он привык к ней за десять лет. Он выиграл этот бой, как и многие другие схватки. Теперь слепота лишь немного мешала ему. Он мог делать почти все, что хотел. Его слух обострился, уши заменили ему глаза.
Майра уныло остановилась у стола. Носком туфли она рисовала узор на пыльном полу.
Хоган подошел к серванту, отыскал бокал и наполнил его неразбавленным виски. Затем шагнул к заваленному одеждой креслу и сел в него. Отхлебнул спиртное.
– Сколько тебе сейчас лет? – внезапно спросил он, уставясь своими бельмами на дочь.
– Семнадцать.
– Поди сюда, – сказал Батч, протянув вперед большую толстую руку.
Майра не сдвинулась с места.
– Если я сам поймаю тебя, ты об этом пожалеешь.
Она неохотно приблизилась к отцу, остановилась перед ним.
– В чем дело? – спросила девушка.
На