власти предержащих, решил на свой страх и риск проверить актрис тбилисских театров подходящего возраста. Из постели пятой симпатичной актрисулечки и был извлечен Иван Григорьевич Семерджиев, личный врач Лакобы и уже бывший нарком здравоохранения Абхазии. Извлечен, упакован и доставлен в Управление НКВД… в дверях которого его и ударил штыком «сошедший с ума» часовой. Сошел он с ума или нет, пока выяснить было невозможно: Кузнецов, вынужденный отбиваться от штыковых ударов, не успел остановить своих сопровождающих, и те открыли огонь на поражение. Так что сейчас убийца находился между жизнью и смертью в центральном военном госпитале под усиленной охраной. А мастером штыкового боя он был знатным: одним точным ударом снизу вверх пробил Семерджиеву мозг.
Илья Сухишвили тоже не сумел дать внятных показаний: «добрые люди» напоили танцора до состояния полной невменяемости, и все попытки привести «мыслителя нижних конечностей» в себя успеха не давали. Доктор Беркович, осмотрев привезенного хореографа, вынес вердикт: «Сильное отравление опийной настойкой».
Ничего не дал и опрос персонала гостиницы «Ориент»: все были напуганы произошедшим, путались в показаниях, а то и вовсе принимались нести такую ересь, что Новиков в конце концов махнул рукой, решив оставить разбор сбивчивых и противоречивых сведений, полученных от гостиничных сотрудников, на потом. Правда, смущало одно: куда-то делись горничная номера Лакобы и дежурная по его этажу, работавшие в ту ночь. Дома молодые женщины не ночевали, в посторонних связях замечены не были, так что скорее всего, их уже не было в живых.
– Вот что, товарищ Гоглидзе, – произнес Кирилл, входя в кабинет начальника НКВД Грузии. – Получил я сегодня шифровку, в которой мне разрешили тебе доверять. А потому скажу без околичностей: Лакобу убили, и это заговор. Причем не из тех, что вы… да и мы иной раз сами сочиняем. Тут все по-взрослому.
В нескольких словах он обрисовал опешившему Сергею Арсеньевичу ситуацию, не забыв упомянуть про «Табун», про ложимеры, которые должны вскоре прибыть, и про доверие руководства, которыми он пользуется. Выслушав все, Гоглидзе помолчал, затем протянул руку:
– Серго меня зовут. Близкие зовут. Ты тоже зови, – И, после обмена рукопожатиями, продолжил горячо: – Скажи, что нужно? Люди? Самых верных, самых лучших дам! Оружие? Скажи только, какое нужно? Хоть танк, хоть самолет! Для Лаврентия я кому угодно горло зубами грызть стану!
– Ну, без этого мы пока обойдемся, – отшутился Кирилл, с некоторым внутренним опасением глядя в угольно-черные, полыхающие огнем глаза фанатика, в которых нет-нет да и проскальзывали искорки безумия. – Три автомобиля надо. Больших, легковых. Бойцов не нужно, а вот толковых следаков, обязательно – со знанием местных наречий, трех-четырех дай. Только таких, в которых ты, Серго, как в себе уверен.
– Сделаю! Все сделаю! – почти кричал Гоглидзе. – Лучших дам! Как псы верных дам! Все знают, все понимают, – тут он вдруг осекся, задумался, а потом продолжил уже без прежнего ажиотажа: – Слушай, Кирилл, я вот что сделаю. С тобой