ныне непросто создать отношения…
– Наверное. Впрочем, я тоже лишился подруги. И чувствую, в курсе, за что ей досталось от Бога.
– Измена? – я вздрогнула. Слово повисло над нами и, развалившись, обрушилось на пол кабины. Он не ответил. Но взгляд, устремленный сквозь стену, сказал мне чуть больше, чем просто обычное «да».
– Я… Извините….
Мы медленно вышли из лифта с тяжелыми мыслями: каждый о прошлом своем. Боль поутихла. Однако при резких движениях я глупо морщилась, чтобы не выдавить стон.
Этаж был пустым. Ни на намека на чье-то присутствие. Оно и понятно. Стандартное время обеда. И все ж неожиданно мне показалось, что кто-то за нами следит осторожным всевидящим оком.
– Мой кабинет… Вы заглянете?
– Думаете, стоит?
Он засмущался, и я рассмеялась в ответ.
– А что в этом страшного? Выпьем по чашечке кофе. Так, за знакомство. Согласны?
– Пожалуй, что да.
Спустя минут пять я довольно расслабилась в кресле. И даже, признаюсь, забыла совсем про работу. Сергей оказался таким беззаботным и милым, что вместе с ним я вернулась на прежнюю Землю.
Увы! Наше время нас сделало суше. Пришибло эмоции, чуть изменило мораль. И в этом омуте созданных Ими законов мы безвозвратно утратили веру в себя.
Сергей был иным. Да, напуганным, но не разбитым. И каждой фразой он излучал оптимизм. Порой – чуть наивный, порой – неожиданно смелый, порой жизнерадостный в серой стране мертвецов.
– Вы к нам надолго? – я робко отставила кофе.
Он покраснел.
– Я не знаю. Наверно, на день.
– Так много работы?
– Да нет. Все куда прозаичнее. Дома ребенок и куча неначатых дел.
Я сразу поникла. Ребенек! А я размечталась… о том, что у нас ним получится бурный роман. Хотя это глупо: на фоне бесчинства пришельцев любая интрижка – почти попадание в ад.
– Девочка?
– Мальчик.
Меж нами повисло смущение.
– А Вы не похожи на тех, кто зовет себя папой.
– Ну… Разумеется. Я ведь и сам как ребенок. Всего двадцать три…
– Я не верю.
– Загляните в паспорт?
Я не рискнула. К чему эти лишние муки? Коль он так молод… Ну, что ж. Вероятно, судьба. Мы все равно только двое случайных знакомых, которым навряд ли начертано общее завтра.
– А Вы…
– Мне за тридцать, – призналась я с легкой печалью. Но без стеснения: годы теперь – пустяки. Когда мир вокруг содрогается в жуткой агонии, ты по-другому смотришь на жизнь молодых. И больше не чувствуешь эту гнетущую зависть, а сожалеешь, что им не досталось того, что было у нас – поколения последних счастливцев, чья юность прошла до пришествия мнимых богов.
– Логично, хотя… – он утратил свой дар красноречия. И в ту же секунду неловко заерзал на стуле. Как первоклассник, не сделавший дома уроки, а ныне молящийся, чтобы его не спросили.
– Хотя? – я спросила. Быть может, немного бестактно, но откровенно, надеясь услышать ответ.
А он не ответил. О, Господи! Что за мужчины! Да, мир изменился. Но есть же какой-то предел.
– Мне