месяца как три уже. Но руки сами потянулись к ним, очевидно, соображая быстрее, чем голова. Таким образом, появилась оправданная пауза, во время которой можно было попытаться понять, что не так.
Не желая ронять свой статус хозяина положения, руководителя операции вопросом «А можно ли мне закурить?», он вышел из машины. Потому что ничье разрешение ему не нужно. Он усмехнулся: прямо как в рекламе: «А если сказал, к теще, значит, к теще!». Захотел покурить и выйти из машины – захотел и вышел. Он и только он принимает решения!
И какое же решение нужно принять сейчас? Первое – запретить себе проявлять эмоции в отношении этой барышни. Но для этого нужно разобраться – почему он так взбесился.
Первое, что лежало прямо на поверхности – это чудовищно нелогичное поведение. Обращаемся за помощью и отказываемся сотрудничать.
Второе, конечно, уязвленное самолюбие. Он привык, что его слово всегда имело статус вердикта, и никогда не было по-другому. А здесь обещание, данное какому-то Кириллу, оказывается сильнее здравого смысла, его авторитет как профессионала ставится под сомнение.
И третье, в чем Глеб не хотел себе признаться – это раздражение от самого факта наличия жениха. Он осознал, что почему-то ему было бы комфортней, если бы никакого Кирилла не наблюдалось на горизонте вообще. В жадности или в зависти он не мог себя уличить, поэтому на душе и стало так неуютно. Все непонятное напрягает. Еще пара глубоких затяжек и минута размышления выдали неприглядную правду.
В его подопечной, как безопасно он называл Анну, была какая-то тайна, загадка. Под маской светского вежливого безразличия он считывал прорывающиеся в ней на считанные секунды озорство, искренность. И ему просто хотелось защитить вот то, скрывающееся от всех, и, кажется, от нее самой, живое создание.
И тут же он вспомнил, что ее острый язычок заставил его изрядно позлиться, что если и есть в ней нуждающаяся в защите тонкая и нежная составляющая, то уж о ней позаботится ее жених.
И собравшись с мыслями, разложив по полочкам весь свой несанкционированный раздрай, он вернулся в машину.
– Я так понимаю, что вы, Анна Викторовна, привыкли выполнять обещания. Так пообещайте мне выполнять все мои указания. А если не хотите говорить, то я не буду настаивать. В конце концов, буду считать, что охраняю неодушевленный объект – например, картину. Так что вообще можете молчать. Теперь с вами, молодой человек, – обратился Штольцев к Антонио, – вы должны понять, что охрана таких …, – он помедлил, подбирая нейтрально-колкое слово – необычных арт-объектов не входит в мои планы.
Антонио, или Тоник, как называла его Анна, вспыхнул до корней волос.
– Глеб Платоныч! Зря вы так саркастически изволили выразиться. Я, между прочим, служу в полиции. И в охране не нуждаюсь.
– Замечательно, тогда подскажите, что вы намерены делать дальше?
– Антон должен меня сопровождать. Он специально отпуск взял, – Анна не удержалась от возмущенной реплики.
Глеб метнул на нее гневный взгляд, сосчитал до пяти, больше не хватило выдержки, и язвительно