для того чтобы снова встать на ноги, ему, как видно, пришлось найти новые влиятельные знакомства, прибегнуть к замысловатой интриге. Его не только простили, но он опять начал заправлять крупными делами, стал газетным воротилой, брал взятки, где только мог. Фелисите вспомнилось, как, бывало, между братьями вспыхивали ссоры; Саккар прежде часто компрометировал Эжена, и вот теперь, по иронии судьбы, он, возможно, будет покровительствовать бывшему министру Империи, ныне простому депутату, который примирился с ролью заступника низвергнутого властелина, внося в эту защиту такое же упорство, с каким его мать отстаивала интересы семьи. Фелисите все еще беспрекословно подчинялась старшему сыну, который остался в ее глазах героем, хотя и поверженным. Но и Саккар, что бы он ни делал, был тоже близок ее сердцу своей неукротимой жаждой преуспеяния; она гордилась также и братом Клотильды Максимом, который после войны вновь поселился в своем особняке на проспекте Буа-де-Булонь и теперь проедал там состояние, унаследованное после смерти жены. Пытаясь перехитрить угрожавший ему паралич, он стал благоразумным, как все те, чьи дни сочтены.
– Главный редактор «Эпок», – повторила Фелисите, – чем не министерское кресло! И его завоевал твой отец!.. Да, совсем забыла тебе сказать, я ведь опять написала твоему брату, чтобы убедить его наконец навестить нас. Это его развлечет и к тому же пойдет ему на пользу. Вдобавок его сын, бедняжка Шарль…
Она умолкла. Вот еще одна кровоточащая рана, нанесенная ее тщеславию, – ребенок Максима, которым тот в семнадцать лет наградил служанку. Теперь пятнадцатилетний слабоумный мальчик жил в Плассане на иждивении родственников, переходя от одного к другому.
Фелисите помолчала еще немного, надеясь услышать от Клотильды хоть слово в ответ и перевести разговор на то, что ее беспокоило. Но девушка занялась приведением в порядок бумаг на конторке и не проявила никакого интереса к рассуждениям бабушки. Тогда Фелисите наконец решилась, бросив предварительно взгляд на Мартину, которая, словно набрав воды в рот, продолжала штопать обивку кресла.
– Так, значит, твой дядюшка вырезал статью из «Тан»?
Клотильда улыбнулась все так же безмятежно.
– Да, учитель спрятал ее в свои папки. Чего в них только нет! Рождения, смерти, самые незначительные события – все там! И родословное древо тоже, наше знаменитое родословное древо, к которому он изо дня в день добавляет новые сведения.
Глаза старой г-жи Ругон загорелись. Она в упор смотрела на внучку.
– Ты знаешь, что в папках?
– Нет, бабушка. Учитель никогда не говорит об этом. Мне даже запрещено до них дотрагиваться.
Но г-жа Ругон не поверила внучке.
– Полно, ты, конечно, в них заглядывала, ведь они у тебя под рукой.
Продолжая улыбаться, Клотильда со свойственными ей спокойствием и искренностью ответила:
– Да нет же, если учитель мне что-нибудь запрещает, значит, у него есть на то причины, и я его слушаюсь.
– Ну