войной.
И в сельской местности на хуторах и в деревнях тоже все выглядело солидно и ухожено, а не как в российских селениях с их грязью, покосившимися избами, соломенными крышами. И везде цвела черёмуха, наполняя воздух тонким ароматом.
Благоустроенность латышских поселков очень обнадёжила Лёшку. Он решил, что латыши – зажиточные люди и у них можно будет подхарчиться, выполняя какую-либо работу по хозяйству.
П ещё он думал, что русские преодолеют военную разруху и под руководством товарища Сталина сделают страну богатой и счастливой, и, когда он станет большим, то уже не будет беспризорников, инвалидов, попрошаек, гопников, воров, и все будут жить всё лучше и лучше.
А оно вон как получилось…
ПАСТОРАЛЬ КАК МЕЧТА
Цистерна маняще пахла конфетами. Очевидно в ней перевозили то ли патоку, то ли какой-то сироп. От горловины по бокам цистерны тянулись вниз желтоватые подтёки. Из-за длительного использования цистерны подтеки наслоились друг на друга, образовав твердую корку.
На узкой железной полоске, которая тянулась вдоль черной, в подтёках цистерны, стоял, обдуваемый холодным встречным потоком воздуха, голодный Лёшка. Он, под стук колёс, отколупывал кусочки затвердевших подтеков и отправлял их в рот. Кусочки долго размягчались во рту. Вкус они имели какой-то странный. Немного сладкий, немного кислый с легким парфюмерным душком, напоминавшим запах леденцов.
Не дожидаясь полного расплавления очередного «леденца», Лешка энергично разжевывал его и торопливо проглатывал. Боже мой, чего только пацаны не употребляли в пищу в то голодное, послевоенное время. Например, съедобными считались гранёные стебли некого зонтичного растения (кстати очень похожего на ядовитую цикуту), которое народ называл гранаткой. От поедания гранатки обрывало губы и язык, но дети ели её: гранатка привлекательно пахла морковью и имела вкус, напоминавший вкус брюквы. Часто употребление в пищу подобных «деликатесов» вызывало расстройство желудка, отравление, а то и приканчивало бедолагу-беспризорника.
Вот и Лешка. Он совал в рот, явно. что-то очень подозрительное, но остановиться не мог, так как был сильно голоден. Он вторые сутки ничего не ел. Пока его путешествие проходило по растерзанным войной Новгородской и Псковской областям, вопрос с питанием остро не стоял. Крестьянки всегда пускали юного путешественника на ночлег, выставляя перед ним чугунок горячей картошки, красноармейцы из воинских эшелонов щедро оделяли подростка кашей и хлебом. В крайнем случае можно было пошустрить на привокзальных базарчиках.
В Латвии ничего этого не было. И на ночлег не пускали, и воинские эшелоны были крайне редки, и базарчики отсутствовали. Беспризорной шпане приходилось трудно. Вот и лопали все, что казалось более или менее съедобным.
Лешку скрючило на вокзале в Елгаве: резкая боль накатами набрасывалась на желудок. Лешка громко стонал, почти кричал. Беспризорная