передвинутой в другой конец кузницы, смотрит на посох и пытается думать.
В течение семи лет не происходило ничего важного, если не считать того, что одна из яблонь в саду кузнеца заметно обогнала в росте своих сестриц. На эту яблоню частенько лазила маленькая девочка с каштановыми волосами, дыркой между передними зубами и чертами лица, которые обещали стать если не красивыми, то, по крайней мере, интересными.
Ее назвали Эскариной – без всяких на то особых причин, просто ее родной матери нравилось, как звучит это имя. Хотя матушка Ветровоск не переставала внимательно присматриваться к девочке, ей так и не удалось обнаружить никаких признаков магии. Ну да, Эскарина, в отличие от обычных маленьких девочек, проводила гораздо больше времени, лазая по деревьям и носясь с воплями по двору, но девочке, четверо старших братьев которой до сих пор живут дома, можно многое простить. Так что ведьма постепенно успокоилась и начала думать, что магия все-таки не привилась.
Но магия имеет привычку прятаться, словно грабли в траве.
Снова наступила зима, которая на этот раз выдалась суровой. Облака, точно большие толстые бараны, висели над Овцепикскими горами, заполняя лощины снегом и превращая леса в безмолвные, мрачные пещеры. Перевалы завалило, и следующий караван ожидался только весной. Дурной Зад превратился в маленький островок тепла и света.
– Беспокоюсь я за матушку Ветровоск, – как-то раз за завтраком сказала мать Эскарины. – Что-то в последнее время ее не видать.
Кузнец мрачно посмотрел на жену поверх ложки с овсяной кашей.
– А я и не жалуюсь. У нее…
– Слишком длинный нос, – вставила Эск.
Родители уставились на девочку свирепыми взглядами.
– Нехорошо так отзываться о взрослых людях, – строго заявила мать.
– Но папа сам говорил, что она вечно сует свой…
– Эскарина!
– Но он…
– Я сказала…
– Да, но он действительно говорил, что у нее…
Кузнец дотянулся до дочери и шлепнул ее по попе. Шлепок вышел не очень сильным, но кузнец все равно пожалел о содеянном. Мальчишкам доставалось и от его ладони, и – когда они того заслуживали – от его ремня. Однако беда с дочерью заключалась не в обычном непослушании, а в досадной привычке продолжать спор, когда его давно следовало закончить. Это всегда приводило кузнеца в смятение.
Эскарина ударилась в слезы. Кузнец, злой и сконфуженный своим поведением, поднялся из-за стола и, громко топая, удалился в кузницу.
Оттуда донесся громкий треск, за которым последовал глухой удар.
Кузнеца нашли лежащим на полу без сознания. Впоследствии он утверждал, что ударился лбом о притолоку. Правда, роста он был невысокого и раньше без труда проходил в дверь… Во всяком случае, к смазанному пятну, мелькнувшему в самом темном углу кузницы, случившееся не имело никакого отношения – так очень хотелось думать кузнецу.
Каким-то образом эти события наложили отпечаток на весь день, который