к алкашу, значит, дом там.
В конце тоннеля забрезжил свет. Приближался. Глянула вниз: рельсов нет, значит, не поезд. Машина? Да как у нее колеса не отвалились на таких колдобинах? Отойдя к стене, я пыталась разглядеть источник несущегося на меня света.
Это оказалась светящаяся мембрана.
Браслет вдруг разогрелся, я попыталась вдавиться в стену, потом побежала прочь от светящейся штуки, напоминавшей силовые поля тюремных камер в фантастических фильмах.
Споткнувшись, рухнула ничком. Ладони и колени обожгло. Сияющая мембрана поддала под зад и, притянув в мягкую сердцевину, потащила с собой, набирая скорость.
Несколько полных ужаса минут, вспышка света – и меня вышвырнуло в мрачную комнату. На каменном полу блестели осколки бутылок, пятна вина. Алкоголтные пары резали глаза.
Посмотрела в сторону… И лучше бы не смотрела, заспиртованные пакости еще с уроков биологии терпеть не могла. Местные пакости расставляли явно с любовью: подогнаны по размеру и даже цвету. От маленьких к большим, а цветовые переходы вместе с блеском баночек создавали эффект волны. Тошнотворное ощущение.
Тряхнув головой, посмотрела на книги, реторты, врезные светильники под потолком.
А потом перевела взгляд на мятый, подтверждающий совместное владение квартирой документ в руке, скованной цельным браслетом цвета платины.
Вписанные имена владельцев – мое и Павлика – воскресили в памяти ужас произошедшего. Сглотнула, вспоминая: Павлик уговорил меня продать унаследованную трешку на окраине и, добавив процентов семь от стоимости (вычтя из полученных за трешку денег на ремонт нового жилья, обновление гардероба и отложив на поездку в Турцию), купил двушку в центре. Но ведь его целью, скорее всего, была не покупка удобно расположенного жилья, а приобретение совместной собственности, ведь так его семь процентов (если можно так сказать) превратились в пятьдесят.
– Дура. – Стукнула себя по лбу. – Дура-дура-дура.
Исподлобья глянула на жуткую коллекцию чего-то напоминающего эмбрионы и добавила:
– Сумасшедшая.
Браслет вдруг показался тяжелым. Я ведь фенечки люблю, а эта бандура жутко неудобная. И витой узор какой-то эльфийский, а меня от такого изящества трясло. После слов Павлика до зубовного скрежета хотелось надеть гриндерсы, джинсы мешковатые, майку с чем-нибудь страшным, косуху…
Вспомнилась Светка на Павлике, ее гигантские скачущие сиськи. В груди разрасталась колючая, холодная боль. Я вцепилась в волосы, дернула, стараясь отвлечься, но помогло на мгновение, а потом снова накатила мысль: Павлик мне изменил.
Просто Павлик Морозов, будь он неладен! Предатель, сволочь, гад ползучий, змей подколодный и прочее, прочее, прочее… Любимый. По сердцу опять будто полоснули ножом и стали вырезать его из груди.
Порывисто скомкала свидетельство, сжала крепко-крепко, концентрируя в нем всю ярость, боль, образ Светкиных сисек, болтающихся перед Павликом, и его самого, и… Руки опалило.
Охнув, отскочила, раскрывая ладони: на хрустящие осколки бутылок посыпался пепел документа. Недоуменно уставилась на него, на покрытые копотью