и билась с вами убеждённо… Это пошлость говорить, что дело рабочих и крестьян – преступление или вина!
Синие сумерки тихо опускались на город, когда конвойные подвели её к тюремным воротам. “Ввиду несовершеннолетия – двадцать лет каторги”, – чётко звучали слова председателя суда. И когда камера захлопнулась тяжёлой скрипучей дверью, бросилась на шею старой большевички и беззвучно зарыдала…»
– На, подписывай! – Следователь подвинул на край стола несколько жёлтых листов. – Вот тебе ручка.
Пётр Поликарпович взял листы. На первом листе сверху было написано: «Протокол допроса». Он быстро пробежал глазами анкетные данные, там всё было правильно. Но когда дошло до вопросов и ответов, строчки запрыгали у него перед глазами. Первый же вопрос был сформулирован следующим образом: «Материалами следствия Вы изобличены как участник контрреволюционной белогвардейской шпионской и террористической организации. Признаёте себя виновным в этом?»
И далее следовал его ответ: «Да, признаю. Я действительно являюсь участником контрреволюционной белогвардейской шпионско-диверсионной и террористической организации, которая действовала по прямым директивам нашего руководителя Яковенко Василия Григорьевича».
Вопрос: «Когда и кем вы были завербованы в белогвардейскую организацию?»
Ответ: «В белогвардейскую организацию я был завербован в городе Красноярске в 1925 г. эсером Лобовым Фёдором Антоновичем, который был связан с Яковенко и знал о готовящемся выступлении против советской власти».
Пётр Поликарпович бросил листы на стол. Твёрдо произнёс:
– Я этого подписывать не буду!
Следователь поднялся.
– Сейчас я позвоню, и через полчаса сюда доставят твою жену! Будете вдвоём давать показания.
Пётр Поликарпович медленно поднялся.
– А это ты видел?! – и показал следователю кукиш. – Вот тебе показания! Я товарищу Сталину напишу про все ваши дела. Ответите за свои фашистские действия!
Больше он ничего сказать не успел. Следователь налетел на него, сбил с ног и пинал сапогами в живот, по плечам и по голове – куда придётся. Пинал изо всех сил, досадуя, что никак не может приложиться как следует – подследственный дёргался от ударов, закрывался руками, что-то рычал, катался по полу, выл… В кабинет вбежал боец, скинул с плеча винтовку, стал передёргивать затвор.
– Уйди! – успел крикнуть следователь. – Я сам его, суку, уделаю! – и продолжил избиение.
Пётр Поликарпович уже ничего не видел и не понимал, только чувствовал болезненные удары в самых неожиданных местах. После очередного пинка в голове у него ярко вспыхнуло, и он перестал чувствовать что бы то ни было.
Бесчувственного, его взяли за руки и поволокли по коридору. Голова безвольно болталась, ноги цеплялись каблуками за дорожку. Ничего этого он не сознавал.
Очнулся в камере. Кто-то прикладывал ко лбу влажную тряпочку и заглядывал в глаза.
– Одыбал, кажись… – произнёс кто-то над ухом.
Пётр