за собой. Позволил нам стать кем-то другим, не тем, кем нас видели наши отцы и матери, распланировав наше будущее изо дня в день до самой смерти. И теперь мы те, кто есть. Благодаря ему. Он не плохой. А то, что к женщинам он относится немного…
– Много, Нести, – поправила я.
– Это наносное, Юлали, неужели ты не видишь? Черт, уже пять лет женщины вешаются на нас по всему миру, предлагая все что угодно. Мы же парни, Юлали! Нам что, отмахиваться от них и читать лекции о том, что нельзя так разбазаривать свое тело и позволять откровенно пользоваться собой, если их этому родители не научили?
– О нет, конечно, мальчики! – насмешливо сказала я. – Но ты не понимаешь главного, Нести. Дело не в бабах, виснущих на нем повсюду. Дело в том, что мы вообще разные. Абсолютно. Интересы, интеллект, образ жизни. Моя жизнь здесь, и она меня устраивает, я ее люблю и не хочу менять ее ни ради мужчины, ни ради чего бы то ни было. Его же жизнь – это вечное путешествие по всему миру и бесконечное шоу и праздник! У нас нет даже малейших точек соприкосновения.
– Вот как? – подал голос Камиль. – А мне так показалось, что их больше, чем достаточно, когда я слышал, как ты кричишь, кончая под ним.
– Это не в счет! – разозлилась я на этого нахала.
– Но это может быть, мать его, началом! – яростно возразил он. – Ты же даже не хочешь и пытаться!
– Отношения не работают так! На расстоянии и основываясь только на сексе! – досадливо махнула я руками.
На самом деле я не очень знаю, как они работают. В этом я не специалист.
– Если не пытаться, они вообще никак не работают! Я знаю кучу пар, что умудряются любить друг друга даже на расстоянии! – упрямился Камиль.
– Но мы-то не любим друг друга, мы просто связаны, кретин! – вышла я из себя.
Камиль набрал воздуха, чтобы возразить мне, но потом сдулся и, пробормотав Нести: «Я тебя лучше в машине подожду», – он ушел.
Нести грустно вздохнул.
– Юлали, ведь ты могла бы попробовать? – просительно заглянул он мне в глаза.
– А за неудачную попытку я должна буду потом расплатиться собственным сердцем, Нести?
– Но ведь риск обоюдный, – возразил он.
Я вспомнила Монтойю и всех этих вьющихся вокруг него девиц.
– А вот это вряд ли.
И ушла, не прощаясь.
Остаток дня я сканировала череп первого ребенка, чтобы запустить программу виртуальной реконструкции лица, и вносила поправки с учетом возраста и личностных и расовых особенностей. Одновременно я обследовала останки, регистрируя все повреждения прижизненные и посмертные, и ощущала, как с каждой минутой боль и сожаление все больше наваливаются на меня, сжимая тисками голову и заполняя внутренности кашей из ледяных осколков, что, кажется, режут меня изнутри невыносимой жалостью. Я видела столько человеческих останков, читая по ним, как по раскрытой книге, как эти люди жили и как умерли. Никогда я не позволяла себе чувствовать что-то, кроме сухого профессионального интереса. Но перебирая тонкие косточки этого мальчика и фиксируя всю ту боль, что случилась в его короткой жизни, я чувствовала